Расплата кровью

— Вот-вот, проблем? Я собираюсь добавить тебе еще одну, еще одно неудобство. Мало ли, вдруг это станет известно инспектору Линли, опять придется что-то изобретать. Что ж, спешки никакой нет, просто мне нужно было с тобой поговорить, почему бы не сейчас? Надо же все тебе сказать.

— Все? — тупо переспросил он.

— Да. Есть еще кое-что, прежде чем я уйду. Сегодня утром звонила Франческа. Она сказала, что больше этого не вынесет. Из-за Гоувана. Она думала, что сможет это сделать. Но Гоуван был ей дорог, и ей нестерпимо думать, что она предала его память. Сначала она, разумеется, была готова — ради тебя. Но поняла, что не в состоянии притворяться. Поэтому сегодня днем она намерена поговорить с инспектором Макаскином.

— О чем ты говоришь?

Леди Стинхерст натянула перчатки, взяла пальто, готовясь уйти. И с великим удовольствием — это была радость мести — пояснила:

— Франческа солгала полиции относительно того, что она делала и что видела в ночь, когда умерла Джой Синклер.

— Пап, я принесла китайскую еду. — Барбара Хейверс просунула голову в дверь гостиной. — Но только ты воюй в этот раз с мамой из-за креветок. Договорились? А она где?

Ее отец сидел перед оглушительно оравшим телевизором. Горизонтальная настройка соскальзывала, и головы людей были срезаны как раз над бровями, так что программа Би-би-си больше смахивала на фантастический фильм.

— Пап? — повторила Барбара.

Он не ответил. Она прошла в комнату, уменьшила громкость и повернулась к нему. Он спал, челюсть у него отвисла, трубочки, питавшие его кислородом, криво сидели в ноздрях. На полу рядом с креслом валялись кипы журналов для лошадников и любителей скачек, а на коленях лежала развернутая газета. В комнате было слишком жарко, собственно, как и во всем доме, и мускусный старческий запах ощущался сильнее, словно сочился из стен и мебели. Он смешивался с еще более резким запахом переваренной пищи, явно уже несъедобной.

Появление Барбары и ее возня с телевизором разбудили отца. Увидев дочь, он улыбнулся, обнажив почерневшие, кривые зубы, местами вовсе отсутствующие.

— Барби. Папуля задремал.

— А где мама?

Джимми Хейверс заморгал, поправляя трубочки в носу и доставая носовой платок, чтобы хорошенько в него откашляться. При каждом вдохе в груди у него булькало.

— У соседки. Миссис Густафсон опять свалил грипп, и мама понесла ей супу.

Зная, насколько сомнительны кулинарные таланты ее матери, Барбара на секунду встревожилась за миссис Густафсон — как бы ей не стало хуже от материнской стряпни. И все-таки хорошо, что мать решилась выйти из дому. Впервые за многие годы.

— Я принесла китайской еды, — сказала она отцу, указывая на пакет, висевший у нее на руке. — Сегодня ночью меня опять не будет. У меня всего полчаса, чтобы поесть.

Отец нахмурился:

— Маме это не понравится, Барби. Совсем не понравится.

— Поэтому я и купила еды. Хочу ее задобрить. — С этими словами она пошла на кухню, расположенную в задней части дома.

При виде того, что там творилось, сердце у нее упало. Дюжина жестянок с супом стояли рядком около раковины, крышки их были открыты и в каждой торчала ложка, словно ее мать попробовала из каждой, решая, что именно предложить соседке. Три жестянки разогревались — каждая в отдельной кастрюльке, под кастрюльками горел огонь, содержимое их выкипело и поджарилось, благоухая подгоревшими овощами и молоком. Совсем близко от горящей конфорки лежала открытая пачка печенья, содержимое ее вывалилось, обертка была в спешке оторвана, и часть ее валялась на полу.

— О, черт, — устало проговорила Барбара, выключая плиту. Она положила свой пакет на кухонный стол, рядом с последним альбомом матери о путешествиях. Мельком на него взглянув, она определила, что на этой неделе мать тешилась Бразилией, но Барбаре было не до фотографий, вырезанных из журналов. Нашарив под раковиной мешок для мусора, она стала бросать туда жестянки с супом, а вскоре входная дверь открылась и в коридоре послышались неуверенные шаги, и вот уже мать появилась в дверях кухни, держа в руках обшарпанный пластмассовый поднос. На нем так и остались суп, печенье и сморщенное яблоко.

— Он остыл, — сказала миссис Хейверс, ее бесцветные глаза старались не выдать смущения. Поверх обтрепанного домашнего платья на ней была криво застегнутая кофта. — Я не догадалась накрыть суп, доченька. А к ней как раз дочка приехала, она сказала, что миссис Густафсон не нужно никакого супа.

Барбара посмотрела на причудливое месиво и благословила дочь миссис Густафсон если не за тактичность, то за мудрость.

Суп представлял собой мешанину из всего, что грелось в кастрюльках: горох, похлебка из моллюсков и помидоры с рисом. Сразу застыв на уличном холоде, эта бурда покрылась сморщенной пленкой, отдаленно напоминавшей свернувшуюся кровь. При виде ее Барбара почувствовала легкую тошноту.

— Ну и ладно, мама, — сказала она. — Ведь ты же о ней подумала, верно? И миссис Густафсон наверняка это запомнит. Ты повела себя по-соседски.

Ее мать рассеянно улыбнулась: