Расплата (СИ)

— Вы что, помирились? — спросил Этьен, внимательно всматриваясь в заплаканные ее глаза — страха в них не осталось, и даже что-то, похожее на радость, промелькнуло в уставшем ее взгляде.

Кристина кивнула ему в ответ, подтверждая догадку.

Быстро пролетел день, как-то суетливо. Не думал, не осознавал наследник, сколько тревоги и забот доставил и Милошу, и верным наставникам своим исчезновением. Но вот он вернулся. Конечно, ему рады, и никто не пожалуется ни на появившуюся седину на висках, ни на морщинки от переживаний и долгих бессонных ночей… Тепло встретили, как будто не было этих нескольких недель со дня его побега. И даже Адриана, хоть и настороженно, но приняли они, доверившись словам наследника. И вроде б хорошо все: он жив-здоров, Кристина рядом, друзья… Да только свербит и гложет душу тихий, молчаливый Милош, непривычно покорный, будто сдавшийся в своей борьбе. Стыдно перед ним стало. А ведь даже не поздоровались как следует — с ультиматумом, будто к врагу, вернулся наследник. И пусть другого способа смирить пыл друга не нашлось, но гадко теперь на душе и совестно. Весь день порывался Этьен отыскать друга да поговорить, извиниться и за побег свой, и за холодность, да то одно, то другое, то встречи, то срочные совещания… Лишь глубоким вечером, когда все разошлись, Этьен зашел к Кристине пожелать доброй ночи, а потом отправился на поиски Милоша.

Он не прогадал, Милош тоже не спешил предаваться мирному сну младенца. Нашелся он в каминном зале: в горьком одиночестве сидел и смотрел неотрывно на бушующее пламя, запивая тоску кислым красным вином. Чувствует он, как разверзается пропасть между ним и сыном Ренарда. Чувствует, а что делать — не знает.

Этьен уселся рядом и тоже налил себе вина. Поморщился от кислоты, отставил…

— Сердишься на меня? — тихо спросил он, исподлобья глядя на Милоша.

Тот лишь головой покачал: нет. Что сердиться? Как будто можно было удержать неугомонного! Как будто Морис не предупреждал его, что Этьен очнется и за Кристиной помчится…

— Не сержусь, Этьен. Что-то подобное следовало ожидать. Морис много раз порывался за Кристиной ехать — я его не пустил. Так что сам виноват. Если сможешь, прости старика. Я пытался уберечь тебя как мог…

— Я знаю. Это ты меня прости. Но не мог я по-другому поступить, не мог Кристину не попытаться вернуть. Она мне жизнь спасла…

— Адриан говорил. В нем-то ты уверен? Не боишься, что змею на груди пригрел? Он ведь Филиппу верой и правдой служил…

— Если б он хотел меня убить, уже давно бы убил. А он помог мне. Это его жена мне тогда бежать помогла — Филипп ее за это убил.

— Так Кристина или жена его? — нахмурился Милош.

Пришлось поведать ему все с самого начала: как Кристина за ним к Филиппу пошла, как палача-маркиза подкупить пыталась и как увела обоих из зала, дав возможность Полине вытащить его, полуживого, с места казни. Милош внимательно слушал и хмурился, сознавая все отчетливее, все яснее, как несправедлив он был к Кристине.

— Ей нужен врач хороший, — проговорил Милош, выслушав Этьена.

— Не только хороший, но и надежный. Филипп наверняка не угомонится, искать будет… Немая девушка — слишком яркая примета. Нужно сохранить секретность.

— Сохраним, не учи. Что дальше-то с ней делать собираешься? Ты же понимаешь, что рано или поздно…

— Милош, закрыли тему. Давай не будем ругаться.

«Давай не будем ругаться…» Милош только головой покачал — ничуть не изменился, паршивец. Как будто не понимает, что рано или поздно встанет вопрос ребром, и придется ему оставить свою Кристину! Но ладно, «не будем ругаться…» Время есть пока еще, авось Этьен и сам придет к верному решению.

И все же Милош хмурился. А Этьен смотрел на него украдкой и опять чувствовал себя виноватым.

— Милош, ну скажи, неужели ты никогда не любил? — вдруг негромко вздохнул наследник.

На какую-то долю секунды лицо Милоша дрогнуло от неожиданного вопроса.

— Не любил? — после недолгой паузы слабая улыбка коснулась губ Милоша. — Ну почему же? Любил.

Неожиданно. Взгляд Этьена устремился на морщинистое лицо друга.

— Расскажешь?

— Да что тут рассказывать, — пожал плечами Милош. — Ей не до любви моей было, она… Она над Филиппом как птица над птенцом тряслась.

— Над Филиппом? Девушка-служанка, заменившая Филиппу мать?

— Да. Герда. Хорошая была девушка, а я сгубил ее… «Любовью» своей.

— Как это?