— Ничего хорошего с ней не творится, молодой человек. Она наедине со своими кошмарами. Ей бы выплакаться, выговориться, расслабиться, но пока она молчит, держит все в себе, это невозможно.
— И что мне делать?
— Ну варианта два. Либо мы ждем, пока она сама заговорит — на это могут уйти недели, а могут и годы. Если, конечно, она не сойдет с ума прежде — но этого постараемся не допустить. Я выпишу вам рецепт — позаботьтесь, чтобы все лекарства девушка принимала исправно.
— За это не беспокойтесь, лично прослежу. Но вы сказали, варианта два?
— Второй весьма рискованный.
— И все же?
— У нее сильнейший стресс, она напугана — это блокирует ее способность говорить. На моей памяти были случаи, когда такая же сильная эмоция помогала человеку заговорить.
— То есть, ее нужно напугать? Вы это хотите сказать?
— Возможно, новый стресс «вытолкнет» предыдущий. Но я обязан Вас предупредить — это рискованно. Девушка нестабильна, возможно что угодно, начиная от новых попыток суицида и заканчивая помешательством — Вам или кому-то еще придется постоянно быть с ней рядом.
— Это не проблема как раз, одна она не останется. Но пугать ее… Это…
— Вы думайте, господин де Леронд. Как надумаете — дайте знать.
За дверью замолчали, Кристина напряглась в ожидании ответа.
А Этьен не знал, какое решение будет верным — мучить ее и подвергать новым стрессам совсем не хотелось, но разве сейчас она не мучается? Остается только догадываться, что творится сейчас в ее голове, какие кошмары приходят к ней во сне, когда она так отчаянно, в слезах прижимается к нему, моля о защите и помощи.
— Но я даже не представляю, чем ее можно напугать после всего того, что она пережила, — через несколько минут тишины раздался голос Этьена.
— Только тем, чего она боится больше всего.
— Похоже, кроме мужчин она уже ничего не боится… Так, стоп! Вы же не предлагаете мне…
— Господин Леронд, я ничего не предлагаю. Вы спросили, что можно сделать — я Вам ответил.
— Нет, я не стану ее насиловать! Это исключено!
— Ну зачем же насиловать? Не нужно впадать в крайности. Достаточно чуть-чуть напугать девушку, намекнуть на возможную близость — думаю, все остальные картины в своем воображении она вполне нарисует сама.
— Нет, это жестоко. Она же засыпает у меня на руках, она верит мне — я не могу с ней так поступить!
— Я же Вас не уговариваю. Не можете — не поступайте. Значит, будем ждать, пока она заговорит сама. Но сейчас она мучается, и было бы гуманнее попытаться эту пытку прекратить. Ее молчание может затянуться на годы. Вы готовы столько ждать? А она? Думайте, молодой человек, а пока вот, держите рецепт…
И он ушел, шумно топая по лестнице. Увлеченная подслушанным разговором, Кристина не успела отойти — едва мужчины распрощались, как дверь резко открылась, и в комнату вошел Этьен.
— Ну что, подслушиваем?
Он нахмурился, хотел казаться строгим, грозным, а глаза выдали улыбку. Этьен подхватил девушку на руки, а она вдруг напряглась, совсем чуть-чуть, почти неуловимо, но тревога, мелькнувшая в настороженном ее взгляде, без внимания не осталась.
— Так, ну что еще? — недовольно спросил Этьен. — Сказал же, не буду этого делать. А подслушивать, между прочим, нехорошо!
А в ответ лишь слабая улыбка: глупенький, неужели не понял до сих пор, что ему ее не напугать? Не боится она его, да и он при всем желании не сумеет ей ту боль причинить, что замолчать ее заставила. Так что, если уж захочется ему большего — что ж, даст. К Филиппу научилась в постель ложиться — что ж, защитника своего не потерпит? Неуютно ей, конечно, будет, постыдится своего истерзанного, опороченного тела, но уверена: не напугать ему ее так, чтоб от ужаса она заговорила.
Кристина протянула руку и осторожно коснулась лица напротив. Колючий, небритый… И глаза уставшие. Совсем она его измучила: ни сна нормального, ни отдыха ему рядом с ней. Виновато глядя в теплые шоколадные омуты, Кристина провела ладонью по его щеке, а он приластился вдруг, глаза прикрыл, подставляя лицо робким ее прикосновениям. Скучает. По голосу ее, по тем далеким дням, когда смеялась рядом с ним, скучает. По временам, когда в объятия его шла, ничего не боясь, и ласку неумелую дарила, скучает…
И она скучает, вспоминая, как осторожно, трепетно ласкал ее, боясь обидеть; как обнимал, как целовал, как слова искренние, наивные шептал ей по ночам на ушко, заставляя улыбаться… И ей хотелось прижаться к нему чуть сильнее, рискнуть и прикоснуться губами к смуглой теплой коже — вот только нельзя. И не потому, что страшно ей, а потому что судьбой им не начертана прекрасная любовь навеки; разлука впереди, и будет лучше, если оба не станут терять разум, поддаваясь обреченному на казнь чувству.
Кристина осторожно отстранилась, с тоской посмотрела на мужчину и головой покачала: не надо, отпусти.