Расплата (СИ)

Другой голос, чужой, ненавистный, вторил Этьену. Чудовище спешило взять свое, будто опасаясь, что ему помешают — ворвалось резко, больно, вымораживая ядом своей похоти пока еще живую плоть. Оно убивало тело, убивало душу и малейшую надежду: на покой, на спасение, на любовь и доверие. Кристина плакала, горько, беззвучно, но страх и слезы лишь возбуждали, дарили наслаждение чудовищу… Оно смеялось, оно хохотало над ее слезами и терзало несчастное тело… Оно убивало ее. Неторопливо. Наслаждаясь. Упиваясь ее болью.

А она, умирая, вдруг поняла, что спасение совсем близко. Она вспомнила, что под подушкой лежит нож… Всего одно движение — и оковы падут, и мрак рассеется, и чудовище исчезнет навсегда, захлебываясь не в ее — в своей собственной поганой крови! Кристина осторожно потянулась к ножу, боясь, что чудовище заметит…

Разум сыграл с ней очень злую шутку. Просто так совпало, что под подушкой действительно есть нож. Просто так совпало, что и в том мире, и в этом к ее коже сейчас прикасались мужские руки…

Этьен не понял, что случилось. Просто сверкнуло что-то в темноте, просто Кристина с нечеловеческой силой вдруг откинула его на подушку, навалилась сверху, а еще через мгновенье в шею его уткнулось что-то холодное. Он даже не понял сначала, что в руке ее нож, и одно неловкое движение оборвет его молодую жизнь. Он замер, растерянно глядя в стеклянные, ничего не видящие глаза девушки — она спит еще. С открытыми глазами. Искренне веря, что спасительное лезвие раз и навсегда избавит ее сейчас от проклятого венценосца.

Откуда в их постели нож? Кристина, твою ж мать! Капельки пота выступили на лбу наследника — Кристина медлила почему-то, словно не решалась сделать последний, роковой шаг… А он не знал, что теперь делать, как остановить безумство. Как знать, что творится сейчас в ее голове, какие картины видит она перед собой и через сколько мгновений перережет ему глотку, думая, что перед ней Филипп? Быть может, позвать ее? А если резанет, услышав голос? Этьен осторожно попытался рукой пошевелить — Кристина не отреагировала. Тогда он осмелел и потянулся к ее руке. Перехватил, успел…

— Кристина, отпусти, — прохрипел он, с трудом отодвигая ее руку от своей шеи — хоть и спит она, а настроена решительно, и нож зажат в ладони так, что венки выступают от напряжения. — Кристина…

Стеклянный взгляд от голоса его начал оживать. Мираж растворился вместе с чудовищем, комната погрузилась во мрак, и она вдруг увидела под собой Этьена, до боли вцепившегося в ее руку с зажатым в ладони ножом. Он что-то говорил… Не понимая, что происходит, Кристина смотрела то на Этьена, то на нож, а потом, осознав, что только что чуть не убила его, вдруг дернулась, отпрянула…

Нож полетел куда-то на пол. Кристина затряслась, забилась в истерике, с ужасом глядя на неподвижно лежащего, еще не отошедшего от шока Этьена — она не хотела этого! Неужели она сошла с ума? Кристина попятилась, едва не упала с кровати, запутавшись в длинной сорочке… Бежать! Бежать, куда глаза глядят, только подальше отсюда! Все, хватит! Больше ни минуты она здесь не задержится! На трясущихся ногах она бросилась к двери — да лучше сдохнуть было в той темнице, чем оказаться сейчас здесь, с ножом в руке, пытаясь прирезать ни в чем неповинного, самого дорогого ей на свете человека. Человека, который столько сделал для нее. Человека, за жизнь которого она с легкостью отдала бы свою. Нет, ни минуты здесь больше нельзя оставаться!

— Куда?! А ну стой! — рявкнул Этьен, в несколько прыжков настигнув Кристину у дверей спальни.

Он резко развернул ее к себе, впечатал с грохотом в стеклянную дверь… Она трясется вся, дрожит, растерянно смотрит куда-то в сторону и плачет, не смея глаз на него поднять. И он не знает, что с ней теперь делать. Она опасна — это факт. Она беспомощна и загнана в угол. Но она не его убить хотела, а Филиппа — он это понимает. Отругать ее, нашуметь, обматерить — ох как хочется! Особенно за нож в постели — додумалась же, амазонка! И все же понимает, что бессмысленны сейчас слова, что она и сама напугана случившимся не меньше. И нож в постель притащила не от скуки, а от бесконечного страха — не верит, что они в безопасности, не верит, что он сможет защитить их от Филиппа.