Россия! -- века истории, сотни поколений, миллиарды душ, служивших тебе при жизни, Бог земли русской! Где вы?
И едва эта мысль мелькнула во мне, как я почувствовал, что я уже не один, что меня уже не кружит и не бросает во все стороны вихрь мысли, вырвавшийся из окон земной жизни. Какой-то свет окутал и пронизал меня. Какая-то сила поставила меня над морем и сказала: смотри!
Я увидел... Боже! Что я увидел!.. для меня не было ничего тайного; мой дух проникал всюду и все обнимал; мысли, впечатления не спутывались, но каждое воспринималось вполне отчетливо, во всей полноте, во всех подробностях...
Только это были странные, необычные подробности. Я видел больше, чем мог бы видеть при жизни, имея тысячи глаз и обладая даром вездесущности...
Все вокруг меня было светом и жизнью, жизнью духа. Каждый атом материи был одухотворен, но каждый в своей мере.
На западе еще догорала заря; с востока надвигалась ночь, но земной сумрак не препятствовал мне видеть все, озаренное светом жизни, таящее в себе огонь вечности. Море и тучи над ним едва мерцали неверными переливчатыми тонами; на их фоне светились корабли... каждый по-своему..
Вот в стороне ярко вспыхнуло голубовато-белое пламя...
Что здесь происходит? Почему оно кажется мне таким дорогим и близким?.. Избитый корабль, без мачт, без труб, накренившийся на левый бок, объят заревом пожара, но ярче этого зарева окутывает его, умирающего, ослепительное облако огня вечности. Все в нем преображено. Звучнее небесного грома выстрелы его двух уцелевших пушек; ярче молнии огни ружейных выстрелов жалкой кучки его последних защитников; гул минных взрывов тонет в мощном раскате предсмертного "ура!" погибающих, и перед его голубовато-белым светом бледнеют, скрываются во мгле горящие багряным огнем силуэты японских миноносцев.
И мое сердце полно и гордости, и счастья... О! Если и везде так, то победа наша!..
Но что это? Тот же голубовато-белый отблеск... корабли... несколько кораблей, но слабо, едва мерцают во тьме и уходят, уходят прочь, на юг...
Взор! вздор! -- не хочу! не то...
Вот другие! -- идут на север правильным строем... Усталые, сумрачные лица... Я стараюсь близко, вплотную разглядеть их... и не могу -- так смутен и неверен этот священный огонь, который горит в них...
А дальше? Что за облако багрового пламени?.. Это "они"... Я вглядываюсь ближе: -- тоже измученные, слабые люди.., вот один, другой, третий -- им, кажется, все равно; они уже совсем потемнели, их дух истомился...
И вдруг -- могучий, животворящий луч пронизывает их и воскрешает к жизни.
Откуда? -- с востока.
С востока поднимается это багровое зарево, поразившее меня; это дух народа, дух всей Японии, спешащий поддержать и укрепить своих борцов; полнеба в пламени, и мне мнится, я вижу в нем мириады теней, отблесков давно угасших и еще ярко горящих жизней: рабы, чернь, ремесленники, купцы, самураи, даймио, феодальные владетели, сиогуны, микадо, легендарные герои... и сама их правительница -- богиня Солнца, лучезарная Аматерасу... они все здесь, все с "ними"...
Мне страшно!.. Мне страшно взглянуть туда, на запад...
Я хочу не видеть! и не могу не видеть.., должен!..
На поверхности моря чуть мерцают тут и там голубовато-белые огни... одинокие, затерянные во мраке...
И ни один луч не тянется к ним с далекой Родины...
Неужели ни один? Неужели ничего?..
Кажется, как будто что-то блеснет порой, но не в силах пробиться через тяжелые тучи... О, если бы я мог позвать! Если бы я мог крикнуть: Россия!..
Но на мой отчаянный зов -- ни проблеска света; тьмой и холодом дышит запад; дымные тучи свиваются в клубы, и в отблеске багрового зарева среди них мерещатся мне отвратительные чудовища, борющиеся друг с другом...
Холод и ужас... и боль... нестерпимая боль... Что делать?..
Кто-то поправляет раненную ногу подвернувшуюся на качке...
-- Это ничего, -- лихорадка, это всегда бывает; вот я вас укрою потеплее, -- слышится чей-то голос...
Я открываю глаза и вижу фельдшера, который возится надо мною...
Так это был бред? Конечно, бред, нелепый, лихорадочный бред!.. Кто же посмел сказать... подумать -- "одни"... Нет! Как одни, когда за нами -- Россия!..
Как горько я ошибался!..
Цена крови
Необходимое предисловие
Долго я колебался раньше, чем решился подготовить для печати эту, последнюю, часть моего дневника... Она казалась мне слишком интимной... Жутко было подумать, что кто-нибудь встретится и спросит: "Так и было?"
Что ответить? Единственный мой ответ: "Так было записано тогда же, на месте, в момент совершавшегося события". Во всякой летописи невольно сказывается личность летописца, но если заносил он в свою книжку все виденное и слышанное, "не мудрствуя лукаво", то ведь эта бесхитростная запись и явится в будущем той канвой, по которой ученые-историки разошьют свои пышные узоры.