Расплата. Трилогия

   Под утро я заснул... Разбудили (кто? -- не помню). Говорят: "Пересаживаться на "Бедовый"!" -- Кто-то помог вылезти наверх. Невдалеке -- "Дмитрий Донской"; совсем близко -- два миноносца ("Бедовый" и "Грозный"). Спрашиваю: "В чем дело?" -- Конечно -- не до меня; отвечают полусловами, что "Буйный" окончательно "искостился", идти не может... Изрядная зыбь. У борта "Буйного" -- гребной катер с "Донского". Ведут к нему, говорят: "Садись! не задерживай!" -- и даже ругаются... Миноносец мотается; катер прыгает рядом, и гребцы все силы напрягают, чтобы не разбиться о борт или, еще того хуже, не угодить планширем под какой-нибудь выступ и не нырнуть вместе со своей шлюпкой... -- "Как тут садиться? Скакать нужно! Да разве ж я могу?.." -- "Еще разговаривает!.." -- Выбрав момент, приподняли, ткнули в спину, и я... спрыгнул в катер... неловко, торчмя, на обе ноги... свалился и от боли потерял сознание... Очнулся тоже от боли (вероятно, еще худшей). Я лежал поперек банки; на мне сидел кто-то в матросской рубахе, а на правой моей ноге, почти на самой ране, лежала какая-то здоровая палка и давила на нее... ну, затрудняюсь сказать, как она давила... Впоследствии я узнал, что тотчас после моего "переброса" на катер передали (тоже почти перебросили) носилки с привязанным к ним адмиралом. При этом один из принимавших носилки не удержался на ногах и сел на меня, а одна из ручек носилок всей тяжестью обрушилась на мою ногу и, как видно, крайне удачно... Все эти подробности стали мне известны значительно позже, а тогда я видел только спину сидящего на мне человека и, полный ожесточения, схватившись одной рукой за борт катера, другой, сколько было силы, колотил его по шее и по затылку, сопровождая свои действия самыми убедительными словами, которых не помню... да если бы и помнил, то вряд ли их можно было бы привести в печати...(На судебном следствии по делу о сдаче миноносца "Бедовый" выяснилось, что сидевший на мне человек был волонтер Максимов. Он же рассказал и все подробности происшествия)

   Как меня выволокли на "Бедовый" -- не знаю... Помню только, что лежал на его палубе ничком, почти уткнувшись головой в грот-мачту, и старательно подбирал под себя левую ногу, обутую в импровизированную сандалию, страшно боясь, чтобы кто-нибудь из пробегавших мимо людей не задел бы за этот "проклятый" палец. Правая нога вовсе меня не слушалась, но и не болела. Я только чувствовал, что она мокнет в чем-то теплом, и это не было неприятно... (в результате претерпенного при перегрузке повязка съехала и возобновилось обильное кровотечение).

   Младший доктор с "Донского", оставшийся на "Бедовом", долго еще возился с перевязкой многочисленных и тяжелых ран адмирала. Адмирал хотя и был привязан к носилкам, но при двойной перегрузке -- с миноносца на катер и с катера на миноносец -- когда волей-неволей с ним обращались как с вещью, все бинты (как ни искусно накладывал их наш благодетель -- Петр Кудинов) съехали со своих мест.

   Отдышавшись, напившись (да не простой воды, а чаю с лимонной кислотой), я подбодрился и захотел мыться, так как, глянув в зеркало, увидел какую-то негритянскую физиономию, а проведя рукой по голове, мог убедиться, что на ней не волосы, а какой-то войлок -- до такой степени мы были прокопчены дымом пожара и, смею добавить, шимозы.

   Правда, что бодрости моей хватило ненамного. До уборной я добрался на своих ногах (хотя с опорой на окружающие предметы и при содействии окружающих), зато там, перед умывальником, управиться не смог... Выручил вестовой, который усадил меня на табуретку, принес таз и вымыл меня "в трех водах". После этого "трюка" я почувствовал себя как в раю. К тому же новые соплаватели наперерыв предлагали чистое белье, даже платье. Первое я принял с глубокой благодарностью, но от второго отказался: моя тужурка, изорванная осколками японских снарядов, и лохмотья брюк, залитые кровью, казались мне почетным обмундированием, с которым я ни за что не хотел расстаться...

   -- Ого, а вас и с левого бока изрядно попортило! -- заметил кто-то, пока меня переодевали.

   Действительно, невидные под тужуркой, ярко выступали на белом жилете красные пятна -- одно, большое, у пояса, и два, поменьше, под левой лопаткой. По всей вероятности, эти осколки были в раскаленном состоянии (оттого и было так больно их получать), но зато, проникнув неглубоко, сами дезинфицировали, прижгли раны, которые уже успели покрыться струпом. Неприятно было только отдирать от них присохшую рубашку.

   Потом пришел доктор (покончив с адмиралом) и начал "манипулировать" со мной.

   За шесть месяцев в Порт-Артуре я достаточно пригляделся к минам, которые делают доктора при осмотре раненых (надо сознаться -- все по одному шаблону), и научился понимать истинный смысл их всегда ободрительных замечаний.

   В данном случае я понял, что дело серьезное и мне грозят крупные неприятности.