Расплата за предыдущую жизнь

Страх и ужас заставили стучать сердце в бешеном темпе. Самолёт содрогнулся от нескольких попаданий, но продолжал лететь. Вейсе держался с трудом. Майор замер, как истукан, как бледная восковая кукла. Коля растерянно оглянулся по сторонам. В бортах зияли отверстия, и виднелось небо. Стоял страшный свист, который начал очень неприятно действовать на уши. Что-то ударило в плечо, брызнуло горячим в лицо и вызвало страшную боль. Захотелось кричать, но звука не слышалось. Возможно, он кричал, а возможно, перехватило голос. Когда кончился воздух, а боль стала невыносимой, открылась дверь из кабины пилотов. Коля терял сознание, но ещё отмечал, как два пилота помогают майору встать на ноги и провожают к открытому люку. Один из пилотов возвращается, осматривает Вайсе и Колю, показывает своему напарнику руки крест-накрест. Потом все трое один за другим исчезают в проёме люка. Коля, теряя сознание, попытался встать и сталкнулся с третьим пилотом, который вытянул из рук Вайсе портфель и подхватил Колю…

Очнулся ефрейтор Никлас Страшнофф от дикой тряски в кузове грузовой машины. Правая рука туго забинтована и привязана к телу. В голове стоит безумный гул и далёкие нереальные обрывчатые воспоминания. Попытался поднять голову, но тряхнуло так, что в затылке появилась ужасная боль.

Вскоре машина остановилась, и вокруг засуетились солдаты в немецкой форме.

— Тяжёлых в операционную! Сам всех осмотрю!

Перед глазами Коли возник старик в белом халате.

— Этого в первую операционную на стол. Немедленно.

Носилки с Колей схватили и почти бегом понесли в здание. Сознание сбоило. Выхватывало из реальности только фрагменты, гасло ненадолго, опять включалось и вырывало из событий другие эпизоды. А совместить эпизоды уже было не в состоянии. Коля не мог понять, где он находится, в реальности ли всё происходит, и вообще что происходит…

Сознание последний раз блеснуло, заставило тело вытянуться за последним вздохом, и погасло…

Глава 20. Для чего-то ещё нужен

Боль пронзила голову. Тюляпин перестал двигаться, дождался, когда боль утихнет. Медленно перевернулся на бок. Вокруг темнота. Рядом кто-то всхрапнул. Не один. ОН задумался, где он мог оказаться, но память обрывалась на взрыве. Я ранен и в плену? Он ощупал себя. Сзади на шее засохшая царапина и огромная шишка на затылке. Притронулся и взвыл от боли.

— Что, браток, очухался никак? — раздался рядом тихий голос.

— Очухался, да только не пойму где я?

— В плену. Закрыли в сарае. Охрана вокруг. Сарай посреди деревни, а в ней целая пехотная часть. Далеко не убежишь.

— Хреново.

— Не то слово.

— Много нас тут таких?

— Почитай два десятка будет. Капитана НКВД вчера расстреляли. Из старших остался ефрейтор, но немцы косо на него поглядывают.

— Из-за чего так?

— Он грузин, а они подозревают, что он еврей.

— Давно тут?

— Третьи сутки. С тобой троих привели от реки. Вместе, может, были? Правда, офицер ругался только в твою сторону. Что говорил, не сумел понять, гавкал, гавкал, а никто так и не понял.

— Чего там понимать? — раздался молодой голос. — Троих он вчера в землю положил, а двоих в госпиталь отправил. Вот офицер и ходил злой.

— Так ты ещё и герой! Дай пожму руку! — откуда из темноты в плечо ткнулась рука. — Давай знакомиться, Макар Фомич, ездовой артиллерийского орудия.

— Тюляпин, Аркадий Иванович, можно просто Аркаша. Красноармеец, пехота.

К ним приблизился третий.

— Митько Юра, пулемётчик, второй номер.

— Фомич, сейчас ночь?

— Ночь, только уснуть никак не могу. Глаза закрою, а передо мной дом стоит и жена с детишками. Еле сдерживаются, чтобы броситься следом за мной. В глазах слёзы блестят.

— И много детишек?

— Семеро. Пять парней и две девчушки, — вздохнул Макар Фомич. — Там сейчас немец хозяйничает. Вот и думаю, как они там…

— А нас в лесу взяли. Мы в разведку пошли втроём, а заодно, думали, продуктами разживёмся. Правильно говорил Юрашев, переправились бы, а там и о жратве подумали.

Тюляпин лёг набок, чтобы не беспокоить шишку на голове и задумался. Готов ли он встать к стенке? Как он выдержит пытки? И вообще способен он переносить боль? Способен достойно умереть? Мысли метались не останавливаясь. Как сложно было привыкнуть к мысли, что идёт война, но потом всё изменилось. Вот только не думал он, что придётся оказаться в плену, из которого может не быть выхода…

Дверь сарая громко скрипнула, в ответ ей скрипнули сапоги. Тюляпин поднял голову, как и все присутствующие. В проёме стоял немецкий офицер и внимательным взглядом кого-то искал. Взгляд остановился на Тюляпине.

— Ты! Идти со мной! — коверкая слова, проговорил офицер и отошёл в сторону, пропуская вперёд двух солдат с винтовками.

Тюляпин зажмурился от утреннего солнца, ударившего прямо в глаза. Гимнастёрка без ремня болталась как обычная рубаха. Два немецких солдата, выставив в его стороны винтовки, смотрели со злостью и ненавистью. Офицер время от времени, весь путь от сарая до бывшего правления колхоза, поглядывал в его сторону, словно раздумывал, что лучше сделать.