Расплата за предыдущую жизнь

Первое ощущение от прихода в сознание отвращение. Запах, смрад, затем боль в груди. Жуткая, отбирающая силы. Но запах придавал сил. Дышать не представлялось возможным. Ночная прохлада не ощущалась. Ветра в овраге не было, и смрад разлагающихся трупов забивал нос. Тюляпин полз по трупам, куда-то вверх, превозмогая боль и слабость. Ему казалось, что надо просто выбраться наверх, повыше, и всё будет хорошо. Он полз…

Сознание пришло, но глаза открыть было тяжело, словно налитые свинцом веки не желали подниматься.

Жив. Во всём теле слабость. Запах. Прелый немного и ещё какой-то неуловимый аромат травы. Точно, жив. Пошевелить ни рукой не могу, ни ногой. Недалеко услышал звук и прислушался. Разговаривали две женщины.

— Маша, ты с ума сошла! Нас же расстреляют за него! Зачем притащила?

— Не в лесу же ему лежать? Там скорее найдут.

— Если кто видел, донесут, — всплакнула одна из женщин.

— Батюшку расстреляли только за то, что неправильно посмотрел на офицера. Странно, что нас вместе с ним не расстреляли…

Следующий приход в себя от ощущения мокрой тряпки на губах. Кто-то обильно смачивал их влагой. Веки дрогнули и открыли взору милое девичье лицо в чёрном платке.

— Ой, — отдёрнула она руку, — напугали!

Тюляпин хотел ответить, но губы не повиновались и только искривились, в голове зашумело от приложенных усилий.

— Не двигайтесь и молчите! — предупредила девушка. — Вам нельзя!

Когда в очередной раз вернулось сознание, в комнате или где он лежал, царили тишина и темнота.

Пока ещё жив, отметил он, попытка улыбнуться не удалась. Он хотел поднять руку, но смог только пошевелить пальцами. Устал. Грудь ныла от тупой боли, словно что-то положили, а оно стало продавливать, и воздуха так мало…

Тюляпин сквозь сон услышал разговор.

— Уходить вам надо, Фёдоровна, уходить.

— Куда уходить? И раненый вон ещё на мою голову.

— Господин Гюнце сказал, что вы неблагонадёжны. Я обещал отцу Владимиру, что побеспокоюсь о вас. Уходить вам надо сегодня ночью, завтра может быть поздно. Насколько я понимаю, готовятся списки. Молодёжь в Германию, а всех неблагонадёжных в овраг.

— Ты сам-то, Дорофей, почему не уходишь?

— Не могу я уйти. Тут моё место. И здесь я полезен больше буду, чем где-либо ещё.

— Мы с Машенькой не сумеем раненого унести, а на ноги он ещё не скоро встанет.

— Ты вот что, Фёдоровна, — мужской голос на несколько минут замолчал. — Я постараюсь достать подводу и сопровождение. С деревни выйдете, езжайте к северу, к Ведьминому болоту. Немцы туда не сунутся. Там вас встретят.

— Спаси тебя бог, Дорофей! Я ведь сразу поняла, что не зря ты в старосты пошёл. Не такой ты человек, чтобы немцам продаться…

— Всё, Фёдоровна, теперь давай мне бутыль самогона и кричи в мою сторону последними словами, будто я у тебя самое ценное отнял.

— Зачем?

— Фёдоровна!

— Поняла, Дорофей, поняла.

Через несколько минут во дворе раздались переругивающиеся голоса, а затем громкие женские проклятья.

Тюляпин открыл глаза, пытался понять, где он находится, но так и не смог. Небольшое квадратное помещение с лежанкой, на которой он находился и пара табуретов посреди комнатки. На одной из них лежал пучок свежих трав. В воздухе ощутимо пахло спиртом. Это был не сарай, но и не комната дома. Походило на подвал, но явно не подвал.

Женщина вернулась. Связала пучок травы наподобие венка и подошла к Тюляпину. Увидела открытые глаза.

— Всё слышал?

Тюляпин согласно моргнул. Женщине было за сорок. Из-под чёрного платка выбивалась седая прядь волос. Печальные глаза хранили столько тепла и скорби, что Тюляпин с трудом отвёл взгляд от них.

— Отец Владимир, мой муж. Его расстреляли вместе с тобой. Раз ты выжил, значит, господь считает, что твой путь рано заканчивать. Спаси тебя, господи! Годков-то сколь? Поди восемнадцать?

Тюляпин опять прикрыл веки в знак согласия.

— Ничто. Пару дней полежишь, и лучше себя чувствовать будешь. Я не знаю, что господь тебе приготовил в будущем, моя обязанность выходить тебя. Грудь ноет?

Веки привычно опустились.

— Повезло тебе. Пуля навылет прошла. Аккуратно, словно специально нашла место, чтобы внутри сильно не повредить. Чудеса. Чуть левее и всё. Комсомолец, небось? В бога не веруешь? Не веруешь?

Тюляпин смотрел на женщину и не моргал.

— Верующий! Надо же! Крестик понятно, в армии не носят. Так я тебе уже подобрала, — она осторожно приподняла голову Тюляпина и надела ему на шею маленький медный крестик. — Носи.

Она собралась уходить, но остановилась.

— Воды принести?

Тюляпин прикрыл глаза.

Женщина ушла и вернулась с кружкой. Аккуратно приподняла голову и влила воду в рот. Живительная влага притушила внутренний пожар, и сразу полегчало. Он благодарно моргнул и попытался улыбнуться. Женщина улыбнулась в ответ.

— Жить будешь.

В комнатушку вошла Фёдоровна со свечой и два мужчины в тёмной одежде с белыми повязками на рукаве. Тюляпин хотел крикнуть, но послышался только длинный звук «ш», очень похожий на шипение.

— Свои, — бросил знакомый голос.