Я поднялась на локоть и порылась в мешочке в поисках мотка тусклых красных нитей, который дала мне Амми в трактире.
– Моя мама верила в судьбу, – я размотала нить и обвязала ее вокруг запястья Эдана. – Она говорила, что существует невидимая нить, которая связывает меня с кем-то. – Я встретилась с его взглядом. – Человеком, с которым мне суждено встретиться. С которым я буду связана всю свою жизнь.
Я прижала свои ладони к его и изучила их – ладони, которые однажды были запятнаны кровью звезд. Это не руки аристократа. Его кожа огрубела по бокам и была вся в мозолях, как у меня, но пальцы были длинными и элегантными.
Я медленно завязала узел на его запястье.
– Ты сказал, что теперь я – твоя клятва, – прошептала я, – так что я привязываю тебя к себе. Что бы ни произошло, возвращайся на девятый день девятого месяца. Каждый год я буду ждать тебя у моря, где я выросла, в Порт-Кэмалане.
Эдан так крепко обхватил меня руками, что его сердце застучало у моего уха. Затем поцеловал меня, и тепло его дыхания растопило лед вокруг меня.
– Я не позволю ему забрать тебя.
– Это не от тебя зависит. Только от меня. – Я протянула руку, чтобы Эдан тоже мог обмотать мое запястье нитью.
Завязав узел, он сказал так тихо, что я почти не расслышала:
– Я думал о словах мастера Цыжина. О том, что будет, если мы уничтожим Лапзур.
– Я тоже об этом думала, – призналась я. – Бандура не станет… но моя клятва ему останется.
– Да, но ты не будешь прикована к островам.
Я видела, как в его голове зарождался план; надежда, порожденная отчаянием. Позволю ли я ей расцвести и во мне?
– Вряд ли уничтожить Лапзур так легко, – рассудила я. – Иначе кто-то бы давно это сделал.
– Бандур – грозный страж, – согласился Эдан, – и его армия призраков сильна. Но я готов рискнуть.
Я перевела взгляд с него на наши одинаковые красные нити на запястьях. И все возражения так и не сорвались с моих уст.
– Мастер Цыжин говорит, что я уже никогда не буду так могущественен, как на службе у господина, но какая-то часть магии вернется, – Эдан поднял руку, и наши нити нагрелись, а их кончики потянулись друг к другу. – Та, что была со мной, когда я был маленьким мальчиком.
Его лоб покрыла испарина, по вискам скатились капельки пота, оставляя влажные линии на коже.
– Я боюсь, что ее не хватит, чтобы спасти тебя от Бандура. Или Аланди от алчности шаньсэня и гордости Ханюцзиня.
– Ты уже достаточно сделал, чтобы защитить Аланди, – возразила я. – Ты не должен сражаться с Бандуром. Это моя битва.
Я прижала ладони к его щекам, чтобы он посмотрел мне в глаза.
– Однажды ты сказал мне, что платья Аманы не предназначены для этого мира. Сейчас их сила во мне. Если их недостаточно, чтобы одолеть Бандура и спасти Аланди, то я даже не знаю, что для этого нужно.
– Ты так говоришь, будто я совсем тебе не нужен, – ласково поддразнил он.
– Ты ошибаешься, – прошептала я. Я еще никогда в нем так не нуждалась.
Не платья заставляли меня цепляться за то, кем я была раньше, а Эдан… и моя семья.
– Без тебя я была бы потеряна.
Я снова положила голову на его плечо и тихо попросила:
– Спой мне. Я хочу услышать ту мелодию, которую ты играл на флейте во время нашего путешествия.
– Эту? – Эдан начал напевать, его горло вибрировало от простой песенки, которая мне так полюбилась.
– Как она называется?
– У нее нет названия. Мама часто пела мне ее в детстве. В монастыре я пел ее, чтобы вспомнить свой дом, а затем – чтобы успокоить лошадей, когда меня забрали на войну. Ей уже много, много лет.
Мы начали вместе напевать мелодию, ее переливчатые нотки звучали так мечтательно и в то же время просто, что я подумала о Порт-Кэмалане, своих братьях и маме. Когда песня подошла к концу, в моем горле набухла тоска по дому, и я через силу выдавила последнюю ноту. Эта тоска еще долго меня не покидала, даже когда мое дыхание наконец замедлилось, совпадая с ритмом Эдана.
Но заснуть я все равно не могла.
Я прождала час, прежде чем встать. Эдан снова уснул, так что я осторожно, пытаясь не потревожить его, выбралась из-под одеяла и села за стол, чтобы написать письмо домой.