В пятнадцатом году Государь осматривал в Севастополе пластунский корпус генерала Гулыги, который предназначался для десанта в Турцию. По обыкновению, он посетил Георгиевский монастырь. Вы помните этот белый храм на горе, откуда открывается бесконечный синий морской простор. Внизу шумят, пенятся и бьются о скалы волны. Мягкий влажный ветер несется от далеких берегов Малой Азии. Здесь дыхание Божие и красота невыразимая. Здесь, в Херсонесе, крестился святой Владимир; тут каждый камень, изъеденный временем, влагой и дождями, говорит о старине, о промчавшейся невозвратно жизни. И вот эта святость и древность места влекла к себе Государя.
Во время молебна со двора послышался шум и возгласы. Государь не любит, когда нарушается благочиние службы. Он, недовольный, повернул голову и спросил у Шереметева: «В чем дело?»
А на монастырском дворе, откуда доносился шум, произошло событие действительно странное и необъяснимое. С давних пор среди скал внизу у моря жили в обете молчания два древних отшельника. Годами их никто не видел. На пустынной тропинке внизу им ежедневно ставили пищу. И только потому, что пищу забирали, братия знала, что схимники еще живы.
И вот монахи, работавшие во дворе, увидали, как по знакомой крутой тропинке от моря медленно поднимались в гору два человека. Это были старцы — выходцы из другого мира. Они дошли до монастырских ворот и стали около них.
Появление отшельников явилось событием чрезвычайным. Если бы на небе ночью появилась радуга — это произвело бы не большее впечатление. Люди простые, верующие, не искушенные современными соблазнами и не отравленные ядом безверия, увидели в этом явлении таинственное знамение. Потому и произошло волнение.
Государь пожелал увидеть старцев: «Можно ли с ними говорить? — спросил он у архимандрита. „Нельзя, Государь“». Приблизившись к отшельникам, Государь сложил руки, как складывают их, подходя под благословение. Его поразило вдохновенное выражение лиц; глаза смотрели на него ласково, но как бы были устремлены в какую-то неземную даль. Старцы не подали благословения, но молча поклонились ему в ноги до самой земли. Молча затем поднялись и начали спускаться вниз. Пораженный Государь долго смотрел им вслед, пока за выступами скал черные фигуры не скрылись совершенно.
«А ведь они ушли от нас в другой мир, — в раздумье сказал Государь. — В мир спокойного, светлого Царства Божия, в царство Духа»…
Несколько позже рассказанного случая, произошел второй. Мне о нем рассказал сам Государь. «Штандарт» направлялся в Ливадию. Была чудная светлая лунная ночь. В синей бездне неба мерцали одинокие звезды. Спокойное море искрилось, играло и переливалось серебристой рябью. Каждый из нас видел эту дивную красоту, когда в прозрачном голубом свете как будто рождаются и бродят призраки. Государь одиноко стоял на палубе и, очарованный, любовался ночной картиной.
Вот вверху, залитый лунным светом, показался феерически-белый Георгиевский монастырь. Красота его привлекла внимание Государя. Вдруг он заметил, как на серых скалах появилась одинокая фигура человека. По длинному одеянию Государь догадался, что это был монах.
Мгновенно он вспомнил здесь бывшее и, как на экране, увидел первое появление старцев. Как будто трепетом наполнилась душа. Монах стоял на краю скалы, отвесно падавшей в море. В бледном серебристом свете Государь разгадал черты одного из старцев. Он поднял высоко над головою крест и осенил им Государя. В том, что это благословение было обращено к Государю, сомнений не было. Так продолжалось в течение нескольких минут, пока «Штандарт» не отдалился от берега.
Вот вам факты, а выводы делайте сами. Добавлю только, что монахи Георгиевского монастыря и до сих пор гадают и спорят, почему старцы не преподали благословение Государю, а поклонились ему до самой земли. Самый факт появления старцев никаких сомнений не вызывает. Это тайна, недоступная пониманию обыкновенного человека; это вещее знамение.
— Монахам легко верить, — заметил с саркастической усмешкой Мордвинов. — Они люди простые, в гимназиях не обучались, плодов от либеральных наук в университетах не вкушали, с материализмом и скептицизмом незнакомы. Для них религия есть религия, а не опиум и не поповская выдумка для простонародья, для людей темных. Иначе обстоит дело у господ лакированных интеллигентов и в особенности у тупых, злых и завистливых недоучек. У них ум развращен, обуян гордостью всезнания и отрицания; у них на дне души — зола, а зола не горит и огня не дает. Обмелели мы духовно; обмелели до такой степени, что обнажились все наши нечистоты…
Мордвинов замолчал. На его крупном лице остановилось выражение как будто раздумья и в то же время раздражения. Прошли несколько шагов, и он снова заговорил.