Распорядок агонии

Для того чтобы попасть в нужное тебе место, необходимо там побывать хотя бы разок, и ты уже никогда не промахнёшься. Без багажа, который приходится левитировать примитивным воздушным путём, тебя запульнет туда в считанные секунды. Да и с багажом тебе крыльями не махать – проедешься сквозь пространство, как по маслу, расходуя больше энергии и времени. Неприятность, как и в любом деле, есть: более опытные в путешествиях божества не смогут передать тебе наработанные тысячелетиями ориентиры. Верней, передать-то смогут, но вероятность точного попадания слишком мала, чтобы тратить на это силы. Нет, поначалу ты должен слетать туда сам и оглядеться – оставить свой ментальный маячок, настроенный на тебя одного.

Вторая неприятность заключалась в нестабильности формируемого образа проникальщика во все дыры. Можно, конечно, заявиться в гости и обычным облачком неопределённой породы. Но людям-то конкретную рожу подавай. Народ не любит вступать в отношения с безликим фантомом – ему требуется посмотреть этой пакости в глаза. И неважно, что сами глаза всего лишь пустое место – традиции нужно чтить. Вон у Тармени с этим вечные проблемы. У него в воображении даже привычный дежурный облик старца недолго задерживаются. Оттого и рожа во время гастролей в народ плавает туда-сюда.

У меня с этим проблем не было: и воображение будь здоров, и местный фасон внешности родней родного – не выскользнет в дырку межвидового несоответствия. А уж собственный неказистый портрет мне и спустя десяток реинкарнаций не позабыть. Да и полезность его несомненна: в нём я прославилась в этом мире, застолбив местечко в фольклоре.

– Привет, – помахала я ручкой подростку, обвившемуся вокруг яйца Арнэра в первом гнезде.

Решила, что начать с визита к нему разумней: никакой ругани, никаких попыток выморщить у меня клятву разыскать подходящее тело. Да и охраняли его вполне адекватные ребята, которым не приходилось иметь дела с истеричным яйцом. Вот этот, к примеру, лишь приоткрыл один глаз и вяло помахал кончиком хвоста. Я зависла перед яйцом и проверила его на предмет состояния жильца – тот бодрствовал, если можно так сказать.

«Арнэр, ты как?» - мысленно поинтересовалась я.

«Ксейя?» - лениво отозвался он. – «Я нормально. А как Эби?»

«Не знаю. Ещё не видала. У тебя уже трещина в скорлупе. Когда вылезешь?»

«Пробую», - буркнул он. – «Немножко отдохну и снова»

«То-то снаружи такой галдёж. Погоди-ка. Слушай, а они там не зря разорались. Похоже, Эби-то вылупляется»

«Ты бы помогла ей», - заволновался Арнэр, и яйцо закачалось.

«Чем? В скорлупу носом тюкнуть? Уж ты-то меня не раздражай. Или забыл шансы Тармени прихлопнуть комара на этом свете? Вот и у меня теперь с ними не богаче. Вылезешь, полюбуешься, в каком я нынче виде обретаюсь. Надеюсь, Эби обрадуется, что мне ещё паршивей, чем ей»

«Ну, тебе же не привыкать к бестелесности» - с безапелляционностью матёрого теолога напомнил мне этот змеёныш о моей божественной сущности.

Его обожаемую задрыгу, в своё время, я просила, чтобы та вправила ему в мозгах религиозный вопрос на мой счёт. А она только ржала да отмахивалась. Дескать, подумаешь, богиня – тебе чего, жалко, что ли? Не просят же у тебя всяких благ, ну, и не кочевряжься. Порадуй человека. Вот и дорадовались до ручки!

«Ладно», - решила я, что смыться сейчас проще, чем разводить антирелигиозную пропаганду. – «Я слетаю к ней. Не волнуйся, ничего с твоей красоткой не случится. Вылупится – никуда не денется. Раз уж в яйце не загнулась, так и снаружи не помрёт»

 «Ты там её не обижай!» - пригрозил Арнэр, и яйцо завалилось набок.

Подросток активизировался, сонно хлопая глазами и ворочаясь вокруг новорождённого. Гвалт снаружи усилился, подбадривая моего друга. И предлагая мне убраться, дабы не мешать природе делать своё дело.

В гнезде Эби торчала молоденькая нартия. Она вожделенно пялилась на мордень младенца, выглядывающего из располовиненной скорлупы. Малышка протаранила её лбом и выпучилась на меня, покачивая слабенькой шейкой. Хорошенькая! Умереть – не встать. Такая манипусечка! Такая вся миленькая, что я позабыла о прежнем намерении разнести её в пух и прах, если начнёт ругаться.

Эби, видать, тоже позабыла обо всём, воочию убедившись, что она по-прежнему жива. Всё-таки, что не говори, а умирать насовсем жутко не хочется. Особенно молодой – восемь десятков лет, прожитых на Земле, давным-давно выветрились из памяти Эби. Она уже отвыкла от мысли, что была старухой, так что прерванная вторая жизнь показалась ей несправедливо короткой.

«Чего… пялишься», - неуверенно пробормотала новорождённая.

И, чуть было, не ткнулась носиком в отвалившуюся от яйца скорлупу.

«Осторожней!» - испугалась я и кинулась к ней…, чтобы пропустить малышку сквозь себя.

«Смешно», - чирикнула Эби и попыталась завернуть шейку в направлении моего полёта.

Когда этот манёвр завалил её на бочок, нянька зашипела на меня, вытаращив разгневанные очи. Я тоже шикнула на неё от всей души, оглушив бедняжку и вогнав в ступор.