Распутин

Я могу выйти к людям в мир с самыми искренними, самыми светлыми намерениями, но что из них выйдет, ни я и никто другой сказать не может. А раз предвидеть этого нельзя, то всякая деятельность наша должна бы, казалось, замирать при самом своем рождении. Как что-либо делать, когда ты даже и приблизительно не знаешь, что из твоих деяний может вырасти? Ты засеиваешь землю словами любви, а из них вырастают окровавленные мечи. Ты чуть прикоснулся к ветхому зданию общежитий человеческих, и вдруг посыпались кирпичи, рухнули мшистые своды, и пред тобой, вместо светлого храма, полного радостных гимнов, которых ты ожидал, только мертвые развалины и тысячи трупов, и проклятия людей, и плач детишек... И спасенный тобою ребенок может быть и Франциском Ассизским, который засыплет всю землю своими «цветочками», но он может быть и Емелькой Пугачом - это вероятнее, - и ты над трупами загубленных этим зверем людей будешь спрашивать себя: зачем дал ты ему жизнь? Зачем не бросил ты эту змею в колодец?..

Вывод один: не шевелиться, не вмешиваться, ибо ничего, ничего ты не можешь. Ты хочешь одно, а жизнь делает другое, свое, чего ты не хотел нисколько...

Ужасно это проклятие мысли, ядовитой и все обезболивающей, которое мы в себе несем! Здесь, среди этих страданий, я как будто чувствую иногда, что есть какая-то высшая правда, которая отметает все это прочь, не считая даже нужным опровергать это, но этой правды во мне нет. И откуда, и зачем рождаются в моем мозгу силою какого дьявола эти мысли-бичи, эти мысли-проклятие? За какие грехи, мне неведомые, мною неосознанные, я...»

В больничку вошла пожилая сестра - красный крест с своего передника ей пришлось спороть, так как между татарами пошел слух, что такие сестры с крестом будут их крестить, и они заволновались, - и улыбнулась Евгению Ивановичу.

- Боюсь ошибиться, но, кажется, ваш приятель на этот раз выскочит... - сказала она.

В самом деле, на другое утро Евгения Ивановича вызвали к больному, и он торопливо побежал в тифозную. Григорий Николаевич был в сознании, только что выпил жидкого чаю и встретил своего приятеля такими глазами, такой улыбкой, что Евгений Иванович едва не разрыдался: до того трогательны были эти глаза и улыбка! Была в этих глазах и радость возвращения к жизни, и еще неостывшее страдание, и жалость к себе за эту непобедимую слабость и беззащитность, и любовь к другу, и многое, многое, что высказать больной не мог бы, но что потрясало душу Евгения Ивановича. И он взял его прозрачную, чуть теплую руку, и на глазах его и на кротких глазах больного выступили крупные светлые слезы...