Распутин

- Позвольте, ваше высокопревосходительство, представить вам местного священника отца Александра, - проговорил он. - Батюшка пользуется большой любовью среди населения... Наш земский начальник, господин Джантюрин... А это, - почтительным жестом указал он на совсем смущенного старшину, - наш волостной старшина, хороший, дельный хозяин, уважаемый населением и могущий служить примером...

- Очень рад... Чудесно... - рассеянно-ласково говорил петербургский посол. - Очень чудесно... очень рад...

Ему представили земскую докторшу, маленькую женщину с седыми уже волосами, но с бойкими черными глазами и вострую на язык, совершенно от ужаса одеревеневшую матушку в слежавшемся шелковом платье, которое нестерпимо резало под мышками, и даже писаря, бледного, прыщеватого, похожего на мышь, с закрученными усиками, носившего всегда на страх мужикам дворянскую фуражку с красным околышем, но теперь запрятавшего ее подальше.

- Очень рад... Чудесно...

- Я покажу тебе, подлецу, как соваться без спросу с твоими дурацкими речами... - улучив удобную минутку, прошипел исправник старшине. - Начитался газет, должно быть... Смотри у меня!

Испуганный старшина смущенно играл своими толстыми короткими пальцами в седой бороде и не понимал, как это его черти угораздили на такую глупость. Он думал подольститься к начальству, а тут вона что...

В правлении уже был сервирован чай и обильное угощение. Высокий гость очень любезно, но решительно без всякого удовольствия пригласил всех - кроме, конечно, старшины - выпить чаю, и когда светлые барышни - все это были секретари его высокопревосходительства - привели себя в соседней комнате в порядок, все уселись за стол.

Всюду, где генерал останавливался, он говорил на две темы: во-первых, о том, что ея величеству государыне императрице в постоянных и неусыпных заботах ея о благоденствии России благоугодно было послать с ним в эти пострадавшие от недорода местности сорок тысяч рублей на устройство яслей для детей, что и будет им сделано после того, как он объедет пострадавшие местности, как это им намечено, а во-вторых, о том, что местными силами должны быть организованы в помощь населению общественные работы общеполезного характера. Он говорил, что, конечно, он долго оставаться здесь не имеет возможности, что дело основания яслей будет производиться уже без него, и он просил местных людей не затруднять государыни императрицы длинными отчетами об этих ее яслях, а самое лучшее - представлять ей фотографии, собрав их по возможности в эдакий изящный альбомчик. По поводу же общеполезных общественных работ генерал полагал, что были бы весьма хороши там работы обводнительные, а там осушительные, а там, например, мосты: он видел на своем пути несколько поистине ужасных мостов, чрез которые было даже страшно ехать!.. Эти бесконечные повторения одного и того же на всех остановках нестерпимо надоели генералу - барышни выносили их много терпеливее и мужественнее, - и он мямлил все это почти машинально, явно думая о чем-то постороннем и потому то и дело сбиваясь и повторяясь. И почтительно выпученные глаза его слушателей, которые не решались проронить и слова, нагоняли на него непреодолимую зевоту.

И барышни, и генерал кушали с большим аппетитом: быстрая езда по уже вполне просохшим дорогам при прекрасной погоде способствовала пищеварению.

- Это удивительно: никогда в жизни я не ел так! - говорил генерал исправнику, накладывая себе великолепного паштета из дичи. - Я думал, эта поездка будет очень изнурительна в мои годы, но оказалось, что я никогда не чувствовал себя так бодро. Я уверен, что я прибавился в весе на несколько фунтов...

Под влиянием еды и хорошего вина и барышни утратили несколько свою петербургскую накрахмаленность и мило рассказывали докторше - единственному человеку, сохранившему человеческий облик и способность говорить и соображать, хотя ее развязность и была несколько подчеркнута - о своих дорожных впечатлениях. Все, что они видели, как оказывалось, было страшно интересно.

Между тем уже смерклось, генерал замямлил было опять о фотографиях с будущих приютов и необходимости составить эдакий изящный альбом, и исправник почтительно предложил ему поэтому отдохнуть с дороги. Генерал очень охотно согласился. Земский начальник, как человек местный, поборов свою флегму, выступил вперед.

- Так пожалуйста, ваше высокопревосходительство... - проговорил он. - Для вас ночлег уже приготовлен - вот здесь, в соседней комнате. Очень чисто и спокойно... Марье Сигизмундовне мы приготовили комнату у старшины, - продолжал он, обращаясь к маленькой сухощепой брюнетке, которая ехала с генералом. - Большая чистая комната, лучше желать трудно...

Местные власти уже знали имена всех барышень, знали, что Марья Сигизмундовне была любимым секретарем высокого гостя.

- Две барышни поместятся у батюшки, одна...

- Да, да... чудесно, чудесно... - прервал его генерал. - Только я привык, чтобы Марья Сигизмундовна была всегда поблизости: иногда придет какая-нибудь мысль, надо записать, или справку понадобится навести...