Распутин

На Степана он индо диву давался: ведь сын мужика, сиволдай, а что в ем этого купеческого форсу - ну словно вот он в миллионах родился, истинное слово! Дела ведет ловко. С виду чистый почетный потомственный фабрикант. Женился он в Москве на дочери богатого лесопромышленника, а тесть возьми да и отдай недавно душу Богу, и все дело в руках у Степана оказалось, потому жене его было тестем отказано, а сыну всякое прочее другое. И все это лето Степан крутил дела в Москве да что-то все за Волгу ездил в лесные края, а приехал оттуда, стал с отцом все уединяться и шептаться: большое дело он нащупал! Ему по делам-то вообще давно бы в Москву переехать надо, да все боялся отца одного оставить: такого начудит, что потом и не расхлебаешь! Дела и в Окшинске у них были большие, хорошие - одно табачное дело чего стоило!

Дело, о котором Степан Кузьмич шептался со своим вдруг остепенившимся после губернаторской бани отцом, было такое: лучший лес идет в Москву с северных притоков Волги - Унжи, Ветлуги, Керженца, отчасти с Мологи. Обыкновенно местные лесопромышленники берут у казны делянки с торгов осенью, затем зимой разрабатывают лес и, запродав его своим московским клиентам, каждый своему, сдают его покупателям около Петрова дня на Волге, на лесной ярмарке в Козьмодемьянске. А с Волги пароходами его тянут в барках Окой в Москву. И Степан Кузьмич сообразил, что нет никакой надобности переплачивать местным перекупщикам, что надо ехать на торги самому, все разом закупить, и дело в шляпе: во-первых, всю прибыль посредников он положит себе в карман, во-вторых, весь лучший лес будет в его руках, все конкуренты останутся с носом, и в-третьих, цены на рынке будет ставить он сам: как что скажет, так тому и быть. Но дело это было тонкое, и вести его надо было политично. Главная вещь, чтобы до самого последнего момента местные лесопромышленники - их москвичи зовут ветлугаями - не знали о его участии на торгах, чтобы его удар был бы подобен грому среди ясного неба. Старик понимал мастерство замысла и гордился своим Степаном и волновался: как бы не обмишуриться - засмеют тогда купчишки, подлецы!..

И вот вскоре после губернаторской бани поздно ночью к Степану Кузьмичу явились с вокзала двое ветлужских мужичков: сухенький тихий Щепочкин и большой, рыжебородый и суровый на вид Тестов, известные на Ветлуге тесаря, то есть мастера по валке леса и по выделке из него балок. Рано утром Степан Кузьмич вызвал к себе по телефону отца - он жил особняком, - и когда Кузьма Лукич приехал, они все заперлись в роскошном кабинете Степана Кузьмича, долго и горячо что-то обсуждали и весь день писали и переписывали какие-то бумаги, а затем, взволнованные и радостные, даже вспотевшие, вышли уже вечером в столовую, где Степан Кузьмич приказал приготовить хороший ужин. Мужичков-ветлугаев накормили и напоили покуда некуда, и они с последним поездом поздно ночью выехали куда-то из Окшинска опять.

Недели через четыре из Москвы была подана Степану Кузьмичу срочная, в которой было только два слова: «12 ноября». Степан Кузьмич ответил в Москву: «Выезжаю», - и куда-то исчез.

И вот, завернувшись в теплую доху, он на тройке земских уже несется по тяжелой, разбитой бесчисленными обозами дороге, по Семеновскому тракту, который идет от Нижнего на север. Морозы стоят крепкие, и Степан Кузьмич отогревается на каждой станции, чтобы чрез час-полтора снова замерзнуть до костей. И скачет он день, и скачет ночь - на торги никак опоздать нельзя и часа, но нельзя приехать и слишком рано... Вот и последний перегон. Степан Кузьмич начинает волноваться: игра начинает забирать - приближается решающий момент. Бросается ему удивительное обстоятельство в глаза: вокруг леса необозримые, а деревни покрыты соломой. Он даже засмеялся: до чего может быть глуп мужик!.. И опять же вместо карасину до сих пор палят лучину. А карасин всего два целковых пуд, хоть залейся им. Но он тотчас же забыл все это - это в его расчеты ни так, ни эдак не входило.

И вот - были уже сумерки - из густого ельника на дорогу вышли две закутанных до глаз фигуры. Степан Кузьмич немножко струсил: большие деньги были с ним. Но фигуры раздвигают башлыки, и на него ласково смотрят знакомые лица его тесарей. Потушенными голосами они приветствуют его с благополучным прибытием: совсем замучились ждам-ши... опасались, как бы дорогой что не задержало... Ну, теперь слава Богу... Они подвязали ямской колокольчик, и в сумраке тройка подъехала к большому селу Баки, раскинувшемуся на самом берегу Ветлуги.

На околице села Щепочкин велел шепотом Степану Кузьмичу дать ямщику на чай как можно щедрее с тем, чтобы он ни под каким видом не ездил на село, а сейчас же повертывал бы обратно: если бы кто увидел тройку нового приезжего, все предприятие могло бы лопнуть. И Щепочкин повел задами Степана Кузьмича в свою избу, а суровый Тестов остался караулить на дороге, чтобы ямщик не надул, не вернулся бы в село.