Распутин

Граф Михаил Михайлович Саломатин принадлежал к той категории людей, которые работают исключительно для себя, нисколько не заботясь о том, как эта его работа на себя отзовется на других: это их личное дело - если его работа им мешает, они могут бороться, защищаться, словом, делать решительно все, что им угодно. Это до него нисколько не касается... Граф все внимательнее и внимательнее вглядывался в последнее время в русские дела и все более и более убеждался, что что-то нехорошее надвигается неудержимо и что будет вполне благоразумно принять меры, позастраховаться. И он решил продать свое последнее большое волжское имение и перевести деньги заграницу, а что дальше - видно будет.

Судьба сулила ему нечто весьма заманчивое: правительство решило верстах в тридцати от его имения провести новую железнодорожную линию на Волгу и дальше, на Сибирь, и здесь, в Петербурге, он хлопотал теперь, чтобы эта линия прошла не в тридцати верстах от его Отрадного, а по самому имению: в записке, поданной им по этому делу куда следует, он очень красноречиво доказывал, что для России это направление новой линии будет чрезвычайно выгодно. Но, несмотря на его большие связи, дело подвигалось очень медленно: люди, которые делали здесь видимость дела, были завалены такими важными и чрезвычайно выгодными для России делами по горло и проводили их в зависимости от того, насколько данное дело было выгодно так или иначе им самим.

По своей скупости граф Михаил Михайлович жил в отеле средней руки, питался очень умеренно, и прислуга отеля смотрела на него злыми глазами и хлопала дверью, чего он старался не замечать. В свободное от хождения по делу время граф много читал - его очень интересовало новое течение исторической науки в вопросе о началах христианства, и он все более и более приходил к заключению, что так называемого Иисуса как личности исторической, о которой рассказывают синоптики, не было совсем. Теперь он внимательно изучал труд W.B.Smith:Ecce Deus[27]. В обществе он бывал сравнительно мало, и отсутствие его там мало кого огорчало: он был тяжел и своей ученостью, и своей скупостью, и своей сухостью.

В дверь постучали.

- Войдите... - отозвался граф, отодвигая толстый том Смита, весь испещренный его пометками, в сторону.

В комнату вошла Варвара Михайловна, его сестра, бывшая окшинская губернаторша. От всей ее полной фигуры веяло победой и упоением жизнью. Глаза смотрели весело и уверенно.

- Видишь, как я аккуратна... - сказала она, снимая перчатки и усаживаясь. - Ты не можешь себе представить, как здесь, в Петербурге, не хватает теперь времени...

- Еще бы... Вы ведете такой train[28]... - отозвался граф, усмехнувшись.

- Ты как будто не одобряешь этого train? He всем же жить такими анахоретами, как ты... И вчера нигде не был?

- Ну какой же я анахорет? Как раз вчера был в балете...

- Ну что, как?

- Кшесинская интересна... - сказал граф. - Но еще интереснее показались мне те искренние аплодисменты, которыми до сих пор публика подчеркивает ее появление, как было тогда, когда она была пассией государя, то есть тогда наследника. Публика как будто хочет сказать деликатно, что... что она знает все и... одобряет... и даже немножко благодарна... Да, да, в этом очень сказывается Петербург!.. Этого, пожалуй, нигде больше не увидишь. И мне лично это нравится... именно потому, что это очень по-петербургски... А что касается до вашего train, милая, - переменил он вдруг тон, - то я положительно думаю, ВагЬе, что вы с мужем строите свое здание на песке... Может быть, использовать этого временщика в своих интересах и не вредно, но слишком афишировать свою интимность с Григорием не следовало бы. Нет ничего менее солидного, как эти временщики - недаром их так и называют! Долго это нелепое увлечение при дворе, конечно, продолжаться не может. А полетит он, не удержаться и его друзьям. Игра опасна. И потом слухи о нем становятся все скандальнее и грязнее - он решительно теряет всякую меру... В частности, очень дурно говорят о твоей протеже, этой прекрасной Ларисе, - про нее рассказывают, настоящие horreurs[29]…

- Ну, это ее дело... - сказала Варвара Михайловна. - На болтовню обращать внимание не следует: Петербург без этого не может... А это что такое у тебя? Откуда? - чтобы прервать неприятный разговор, взяла она со стола большой портрет царя и царицы в костюмах XVII века. - Это с исторического бала?

- Да. Это забыл у меня князь Мирский...

- Он, кажется, совсем ударился в оппозицию?