Расшифрованный Пастернак. Тайны великого романа «Доктор Живаго»

В недавнем бреду он укорял небо в безучастии, а небо всею ширью опускалось к его постели, и две большие, белые до плеч, женские руки протягивались к нему. У него темнело в глазах от радости, и, как впадают в беспамятство, он проваливался в бездну блаженства... Как хорошо было перестать действовать, добиваться, думать и на время предоставить этот труд природе, самому стать вещью, замыслом, произведением в ее милостивых, красоту расточающих руках!»

Зинаида Николаевна вспоминала: «Мне было больно, что Борис Леонидович живет с моими детьми и разлучен со своим сыном. По-человечески вполне понятно, что Борис Леонидович мучился угрызениями совести. Впоследствии эти переживания были ярко выражены в том месте романа, где Лара приезжает с дочкой Катей к Живаго и ему очень не хочется, чтобы Катя легла в кроватку его сына».

Такие же угрызения совести Зинаида Николаевна испытывала по отношению к Генриху Густавовичу и Евгении Владимировне: «Евгения Владимировна мучилась. Я собрала свои вещи и села на извозчика, попросив Александра Леонидовича передать брату, что, несмотря на мое большое счастье и любовь к нему, я должна его бросить, чтобы утишить всеобщие страдания. Я просила передать, чтобы он ко мне не приходил и вернулся к Евгении Владимировне.

Я ощущала мучительную неловкость перед Генрихом Густавовичем, но он так благородно и высоко держал себя в отношении нас, что мне показалось возможным приехать к нему. Я не ошиблась. Я сказала ему, чтобы он смотрел на меня как на няньку детей, и только, я буду помогать ему в быту, и от этого он только выиграет. Он хорошо владел собой и умел скрывать свои страдания. Меня поразили его такт и выдержка. Мы дали друг другу слово обо всем происшедшем не разговаривать. Я сказала ему, что по всей вероятности, моя жизнь будет такова: я буду жить с детьми одна и подыщу себе комнату. Я находила утешение в детях, которым отдалась всей душой, и мне тогда казалось, что это хорошо и нравственно».

Однако вскоре связь Зинаиды Николаевны с Пастернаком возобновилась. И пришел черед страдать Нейгаузу. Зинаида Николаевна узнала, что быт его пришел в катастрофическое состояние и он начал пить. Тогда она ускорила приезд в Москву родителей Нейгауза. Она вспоминала: «Когда я бросила Генриха Густавовича, его отец написал мне суровое письмо. Там была такая фраза: «Гарри говорит, что Пастернак гений. Я же лично сомневаюсь, может ли гений быть мерзавцем». Но, к всеобщему удивлению, этот самый отец, придя к нам на Волхонку познакомиться с Борисом Леонидовичем и, несмотря на свои девяносто с лишним лет, стал ежедневно приходить к нам пешком с Трубниковского...» А вскоре Генрих Густавович женился на своей давней любовнице Милице Сергеевне Прохоровой, из рода знаменитых фабрикантов, от которой у него еще в 1929 году родилась дочка Милица. Его быт наладился.

А вот Евгения Лурье после развода несколько раз побывала в психиатрических клиниках. В конце жизни она постоянно перечитывала «Доктора Живаго» и находила много общего между собой и главной героиней романа. Но большинство современников и исследователей считали и считают, что ее черты отразились прежде всего в Тоне Стрельниковой.

Но любви Пастернака к Зинаиде Николаевне хватило всего лишь на десятилетие. Уже в мае 1941 года он собирался уйти из семьи. Помешала война. А потом, встретив новую любовь, он решил не повторять ошибки начала 30-х годов и больше ничьей семьи не разрушать. И стал жить с Ольгой Ивинской, не уходя от прежней семьи.

В конце жизни поэт говорил Ольге Ивинской, что был влюблен скорее в волшебника Гарри, чем в его жену, хотя тогда и не осознавал этого.

Когда в конце 40-х и в 50-е годы Пастернак жил как с любовницей с Ольгой Ивинской, Зинаида Николаевна осталась при нем в качестве домохозяйки и воспитательницы его детей. Угрызения совести не позволяли ее бросить. Поэтому последнее десятилетие своего земного существования поэт вынужден был жить двойной жизнью - на два дома.

С конца 40-х годов именно Ивинская стала главным прототипом Лары.

Беседуя осенью 1958 года с шведским славистом Н. А. Нильсоном, Пастернак утверждал: «Лара, героиня романа - живой человек. Она - очень близкая мне женщина».

Также прямое упоминание о прототипе Лары есть в письме, написанном Пастернаком немецкой переводчице и литературоведу Ренате Швейцер 7 мая 1958 года:

«Во втором послевоенном времени я познакомился с молодой женщиной - Ольгой Всеволодовной Ивинской... Она и есть Лара моего произведения, которое я именно в это время начал писать (с перерывами для перевода Марии Стюарт Шиллера, Фауста и Макбета). Она олицетворение жизнерадостности и самопожертвования. По ней не заметно, что она в жизни (уже до этого) перенесла. Она и пишет стихи, и переводит стихи наших национальных литератур по подстрочникам, как это делают некоторые у нас, кто не знает европейских языков. Она посвящена в мою духовную жизнь и во все мои писательские дела.»