Необходимо подчеркнуть, что репутация Ольги Ивинской в литературных и окололитературных кругах была весьма сомнительной. Передавая ходившие о ней слухи, поклонница Пастернака Нина Муравина вспоминала с плохо скрываемой ревностью по отношению к Ивинской: «Летом 1948 года в Москве распространились слухи о связи Пастернака с Ольгой Ивинской. Она сама их распространяла везде, где могла. Мне трудно было понять, каким образом сотрудница Суркова, которого я возненавидела за то, что он написал о Пастернаке клеветническую статью и возглавил его травлю, смогла вдруг превратиться в близкого Пастернаку человека. Во внешности ее я не находила ничего интересного (пристрастный женский взгляд редко находит во внешности и личности соперниц какие-либо достоинства, а для Муравиной Ивинская стала главным конкурентом в борьбе пусть не за тело, но за душу поэта. Пастернак-то смотрел на любимую совсем другими глазами. -
Все, кто знал ее, удивлялись, что Пастернак что-то в ней нашел. Впрочем, его тогдашние стихи свидетельствуют, что он и не искал ничего серьезного... Внешность... Ивинской -ее сытое, полное, раздавшееся после двух родов тело -свидетельствовала не столько о ее характере и душевном складе, сколько о том, что ни во время войны, ни после нее этой женщине не пришлось голодать. Но Пастернаку было свойственно рассматривать людей как некие абстрактные сущности, не связанные с условиями их жизни (а вот это мысль действительно глубокая. Многие персонажи
«Доктора Живаго», в полном соответствии с авторским замыслом, как раз и являются такими сущностями, что вызвало непонимание и неприятие романа у многих русских читателей, которые, в отличие от читателей западных, воспитывались на извечном тождестве литературы и жизни. -
Завязка их романа остается для меня загадкой».
В марте 1947 года любимец Сталина Константин Симонов, назначенный главным редактором журнала «Новый мир» вместо Суркова, переведенного в «Огонек», неожиданно задумал провести в редакции новое мероприятие -устроить цикл пятнадцатиминутных встреч с поэтами. Ивинской поручили пригласить Пастернака.
В разгар травли такое приглашение не могло не обрадовать поэта, страдавшего от одиночества. Не знаю, состоялась ли встреча с другими поэтами. По-видимому, дело сразу заглохло. Если бы Симонов действительно хотел отмежеваться от Суркова и помочь Пастернаку, он бы напечатал хоть одно из прочитанных тогда стихотворений на страницах журнала. Но этого не произошло. Никаких последствий, кроме знакомства с кокетливой сотрудницей, унаследованной Симоновым от Суркова, эта пятнадцатиминутная встреча для Пастернака не имела.
После этого красный костюм Ивинской стал мелькать на вечерах, где он выступал. Во время антрактов она подходила к нему и уводила его с собой. Любопытно, что прежде она никогда не ходила на его вечера, была близка с теми, кто его травил и преследовал, и ее отношения с Сурковым из-за этого не пострадали.
О душевной молодости Пастернака писали все, кто его знал. Признаки надвигавшихся болезней и старости заметны были лишь в его седине и походке, становившейся расслабленной, когда он нервничал или бывал не в духе. Но он все еще жаждал жизни, любви, новых впечатлений и был щедр и великодушен со смелой молодой женщиной, которую не останавливали ни его старость, ни моральные соображения, ни жена и сын. В своих воспоминаниях Ивинская рассказывает, что Пастернак постоянно делал попытки положить конец их отношениям, но она настаивала на своем, звонила ему и опять искала с ним свиданий. Она вспоминает, как летом 1947 года, уже через два-три месяца после их знакомства, она отправила своих детей к родственнице в Сухиничи и целиком посвятила себя завоеванию Пастернака. У нее уже был опыт отбивания чужих мужей, и в редакции «Нового мира», куда ее устроил прежний покровитель, полагали, что она не остановится ни перед каким скандалом...