Рассказ о непокое

Вспоминаю, мы вышли в город с Байдебурой. Он был секретарем Харьковского отделения Союза, а я — председателем, и мы говорили о делах, которые теперь — во время войны — ожидают нас, коллектив харьковских писателей, свыше ста человек: кому идти в армию и что делать другим, которые останутся в тылу? Могли ли мы тогда знать, что спустя совсем непродолжительное время нас будет значительно больше, что Харьков станет центром, куда соберутся писатели из других городов Украины, из зарубежных стран; а еще через три месяца и наш родной город будет захвачен гитлеровской ордой?

А повесть, которую я писал? Так и останется оборванной на полуслове? Нет, позднее она будет дописана, но об этом — ниже, при случае!

Война!

Для меня лично первые два-три месяца в Харькове — поначалу глубоко тыловом, а в скором времени — прифронтовом, в Харькове, грохотавшем днем войсковой техникой на улицах, ведущих к вокзалам, а ночью затемненном внизу и ярко освещенном сверху гитлеровскими осветительными ракетами-лампионами и заревом пожаров, — для меня лично эти первые два-три месяца были периодом напряженной творческой работы. Музы не молчат, когда грохочут пушки, — латинское изречение, утверждающее противоположное, принадлежит либо человеку совершенно антиобщественному, либо трусу, что спешил спрятаться в свою скорлупу.

Что я писал? Почти каждый день статьи для харьковских газет и для газеты "Коммунист", редакция которой перебазировалась из осажденного Киева, а также для радио. Несколько рассказов на военную тему, а больше — из воспоминаний о первой, восемнадцатого года, немецкой интервенции — тоже для газет и журналов в Харькове и Москве. И наконец — роман.

Да, я начал писать роман, но я — только начинал, потому что роман этот должен был быть не мой, а коллективный. Мы собрались группой — романисты-сюжетники: я, Трублаини, Владко, Шовкопляс, Кальницкий, еще кто-то — не припомню, и решили "молниеносно", в течение двух-трех недель, написать и издать роман. То должен был быть "военный" роман — с сюжетом, разворачивающимся в наши дни на фронте и в тылу. Этот роман, по нашему замыслу, должен был немедленно же попасть на "позиции" к воинам, которые встречают врага с оружием в руках. Роман по содержанию патриотический, по духу — воинственный, по фабуле — приключенческий. Мы наметили роль каждого соавтора будущего коллективного произведения, примерно набросали сюжет и дали волю фантазии каждого создавать фабульные перипетии. Мне коллектив поручил написать первую вступительную главу, из которой читатель получил бы общее представление о будущем сюжете, а главное, в которой был бы "заложен", так сказать, образ главного героя, его характер, предшествующая биография, мировоззрение и обстоятельства, при которых началось его участие в войне. Помнится, мы дали ему фамилию Савчук, и роман как будто так и должен был называться: "Приключения капитана Савчука". Была даже заготовлена обложка — ее, собственно, скопировали с популярных когда-то в старое время, но не забытых еще и в те годы дешевых изданий "сыщиков" — Шерлока Холмса, Ната Пинкертона, Ника Картера, Боба Рулана, русского сыщика Путилина и тому подобных. Традиция такого рода еженедельных издании продолжена была и в советское время: в России — серия "Месс-Менд" (Мариэтта Шагинян), на Украине — выпуски "доктора Вецелиуса" (Майк Йогансен), вот уж не припомню названия. В правом углу обложки, в овале, был портрет "капитана Савчука", в центре страницы — название; были ли обозначены фамилии авторов, забыл.

Этот роман мы начали печатать, я даже вычитал верстку своей главы и, кажется, глав Трублаини и Владно. На этом, должно быть, наше коллективное творчество и кончилось: подошли слишком важные события, завладевшие нами целиком, да и группа наша распалась. Трублаини ушел в армию; Шовкопляс стал начальником штаба дивизии строителей противотанковых заграждений; Кальницкий занял пост консультанта городского штаба противовоздушной обороны; Владно стал командиром ополченческой группы Союза писателей.