Рассказ о непокое

Меня полностью поглотили сложнейшие организационные дела. Несмотря на то что наш коллектив харьковских писателей, оставшийся после переезда столицы в Киев в составе ста сорока человек, с тридцать четвертого года значительно уменьшился, а в первые дни войны еще поредел, потому что более молодые ушли в армию, — сейчас он вдруг сильно вырос. Прибыла группа писателей-киевлян — те, что были не эвакуированы, а организованы в специальную военизированную группу при ЦК партии; появился кое-кто из львовян и черновчан — кто успел вырваться из внезапно захваченных немцами городов; просочилось разными путями и способами несколько польских писателей из Варшавы и Кракова, а также большая группа писателей еврейских — из Литвы, Польши, Румынии. И всех надо было как-то устроить. Люди были без денег, иной раз полураздетые — и обо всем этом тоже надо было позаботиться. Хлопоты падали в первую очередь на меня — председателя отделения, Юхвида — секретаря парторганизации, на Забилу — его заместительницу. Байдебура ушел в армию. Киевская организация была в основном эвакуирована в Уфу, председатель Союза Корнейчук находился в армии, и на нас фактически легли дела всей республиканской организации. Таким образом, надо было подумать обо всех — и о наших и не наших писателях — позаботиться об их быте и об использовании их сил и возможностей для работы на оборону, а позднее наладить эвакуацию семей, больных и стариков.

Что делали писатели в те первые, грозные недели войны в подвергающемся бомбежкам Харькове?

Прежде всего — работа в газетах и выступления по радио. Затем выступления с чтением произведений и патриотическими речами на призывных пунктах, на эвакопунктах, в госпиталях, в частях, которые несли оборону города, и среди бойцов истребительных батальонов — рабочих харьковских заводов. Кроме того, мы сформировали отряд землекопов — тридцать пять человек — для дивизии, которая рыла противотанковые рвы вокруг города. Не могу не записать: по всей дивизии прошел призыв — равняться на лучшего копача, который изо дня в день выполняет двести процентов нормы, известного украинского писателя Ивана Юхимовича Сенченко.

Попутно с рассказом о землекопах хочу записать вот что. На рытье окопов собрались наскоро — кто в чем был, и, понятное дело, почти ни у кого из писателей не было подходящей обуви, отправились в "модельных" туфлях или, по-летнему, в сандалиях. Разумеется, этой обуви хватило на два-три дня, и копать приходилось босиком, что никак не способствовало повышению производительности. Где взять деньги, чтоб приобрести для товарищей обыкновенные солдатские сапоги?

Деньги нашлись — не знаю только, "законным" ли путем мы их добыли? Как раз случился тут директор издательства "Радянський письменник" Лившиц: Киев эвакуирован, киевляне дерутся в окопах и на баррикадах, издательство прекратило свое существование, рукописи сожжены или просто погибли, но какие-то документы и пачку денег, довольно значительную сумму, которая как раз оказалась в сейфе издательства, товарищ Лившиц захватил. Он пришел к нам, положил на стол деньги и спросил: что с ними делать? Кому и куда их сдавать?

Мы никуда их не сдали. Мы приобрели на них тридцать пять пар сапог и отправили нашим землекопам. Вот не припомню только, задокументировали ли мы это. А впрочем, пускай это останется на нашей совести.

Кроме всего, что пришлось делать в те первые недели воины, мы создали в доме "Слово", где проживала основная масса писателей, и в писательском клубе противовоздушную оборону. Посты по два-три человека размещались на крышах в разных концах здания в часы воздушных налетов гитлеровской авиации.

Горькие то были часы, и страшное зрелище вставало перед нашим взором — с крыши пятого этажа. Разрывы тяжелых бомб доносились с севера, востока и запада. Зарева полыхали и не меркли до белого дня. Утром вокруг города стлался черный и рыжий дым.

Пришла и первая печальная весть — о первых утратах в наших писательских рядах: во Львове во время бомбежки погибли Тудор и Гаврилюк, в пограничной полосе в первых же боях пал харьковчанин Игорь Муратов. Известие о Муратове, к счастью, оказалось, как выяснилось позднее, уже после войны, неверным: тяжело контуженный Муратов попал в плен, выдержал три года нечеловеческого существования в концлагере и вместе с восставшими узниками в последний период войны снова присоединился к бойцам Советской Армии.

Потом фронт приблизился к Харькову вплотную, и в писательском клубе разместилась редакция прифронтовой газеты "За Радянську Україну", которую редактировал Бажан.

Еще несколькими днями позднее произошел внезапный прорыв гитлеровских десантных сил под самый Харьков, и оставшимся писателям предложено было эвакуироваться.