Рассказ o себе

— Обратите внимание на вентиляцию и тоже занесите в протокол, — продолжал «Король пик». — Я специально выпилил эти окошечки и затянул их марлей, чтобы в сарай не могла залететь моль. Три дня мы с Мурой обрабатывали пушнину нафталином, не сойти мне с этого места!.. Теперь я вас спрашиваю: кто должен был стать директором базы — я или этот лопоухий кретин?

Он всё ещё пытался острить, а жилка на виске набухала всё сильнее и билась, как подстреленная птица. В глубине души он был очень испуган и трепетал перед предстоящим судом. Потом, не выдержав, он спросил:

— Как себя чувствует этот старик сторож? Надеюсь, жив-здоров?

— Жив, — ответил я.

— Очень рад, — воскликнул «Король пик». — Я, знаете, ли, терпеть не могу мокроты... Старик даже не пискнул, когда мы его взяли за воротник. Он сам помогал себя связывать. И всё-таки я боялся, чтоб с перепугу он не сыграл в ящик. Тогда уже было бы мокрое дело... Да, вот эти соболя с отгрызенными хвостами, полюбуйтесь!..

Так было раскрыто ограбление пушной базы. Аукцион открылся точно в назначенный день и час и, как сообщали газеты, прошёл с большим успехом. Стасевич на первом же допросе выдал своих соучастников, и в том числе Мишку Шторма, теряя по ходу следствия свой наигранный «молодеческий» тон, он никого не щадил и отрицал свою роль в привлечении Мишки Шторма к этому делу.

Он продолжал настойчиво спрашивать, «на чём погорел», но я не хотел выкладывать ему подлинные пути его разоблачения. По многим причинам не хотел: в частности, потому, что рецидивисту не следует рассказывать о допущенной им тактической ошибке, он извлечёт из этого соответствующие выводы. С другой стороны, мне не хотелось, чтобы он узнал о роли, которую сыграла в его разоблачении Люся. Ей и без того было нелегко.

Конечно, я не мог полностью «вывести» её из дела, с материалами которого Стасевич в конце следствия должен был познакомиться. Но в протоколе её допроса ещё нельзя было получить исчерпывающий ответ на вопрос о том, как именно следствие напало на след Стасевича.

Кроме того, составив обвинительное заключение по этому делу, я не включил Люсю в число свидетелей, подлежащих вызову в суд. Для дела это уже не имело значения, а для неё такой вызов явился бы лишним ударом.

Мишка Шторм, которому тогда было около двадцати лет, очень тяжело переживал своё участие в этом деле. Отец Мишки умер несколько лет назад, Мишка жил с матерью, которую нежно любил. И теперь он горевал, жалея не столько себя, сколько мать.

Это тоже говорило в его пользу. Я дал ему свидание с матерью. Мишка бросился к ней, крепко обнял её, замер. Она тихо плакала, гладя ему голову.

Мне было искренне жаль их обоих. Я хорошо понимал, что этот несчастный парень, искалечивший и собственную жизнь и жизнь самого близкого ему на свете человека — матери, является жертвой Феликса и собственного легкомыслия. Но, с другой стороны, что ни говори, он был виновен хотя бы в косвенном соучастии.

И Феликсу, и ему было предъявлено обвинение по одной статье, только Мишке как соучастнику, хотя и косвенному. Да, статья была одна, но разные они были люди, и разной была степень их социальной опасности!..

Тогда я — в который раз! — думал о том, что правда жизни не укладывается в стандартные формулы закона, как бы совершенен он ни был, и живая истина всегда неповторима, как неповторимы внешность, характер, психология и оттиски пальцев правонарушителя. Да, есть преступления, предусмотренные одной статьёй, но нет и не может быть статьи, предусматривающей мотивы, биографии и степень социальной опасности людей, совершивших эти преступления.

Криминалист, который не может или не хочет этого понять, никогда не добудет живой, реальной и конкретной правды, а без такой правды нет правосудия.

Вот почему тупая вера в формальную и якобы всеобъемлющую силу статьи закона менее всего служит Закону в высоком смысле этого слова и нередко обращается против него. А это, в свою очередь, перерастает не только в личную беду того или иного подсудимого, но и в беду общества, в котором это могло произойти.

К чести Ленинградского областного суда, рассматривавшего это дело, Мишка Шторм был осуждён всего к трём годам лишения свободы, и то учитывая его прежние судимости за хулиганство. А Стасевича приговорили к многолетнему заключению.

Ещё перед судом, когда я объявил Мишке об окончании следствия, состоялся наш прощальный разговор.

— К чему готовиться, Лев Романович? — задал мне Мишка довольно обычный в таких случаях вопрос.

— К жизни, Михаил, — ответил я. — Ведь у тебя ещё вся жизнь впереди, парень. И от тебя зависит, как она дальше сложится.

Я ответил ему так вполне искренне. Во-первых, я верил, что суд не отнесётся к нему слишком сурово. Во-вторых, мне самому было тогда двадцать два года, и у меня тоже вся жизнь ещё была впереди. В-третьих, я считал тогда, как считаю и теперь, что многое в наших судьбах зависит от нас самих.

На прощание я посоветовал Мишке при отбытии наказания избегать связей с рецидивистами, чтобы не получить «законченное высшее воровское образование» как это иногда бывает.