Рассказ одного покойника. Консенсус. Свинья во фраке (сборник)

Доказать-то я им доказал отсутствие в мире бога и человека, но сидит же ведь кто-то во мне, – молча сам себе думаю, – который страдает бессмыслием и ненужностью никому, которому все не так и больше всех надо. Он больше меня, может быть, знает, что где-нибудь да должны быть цель и значение, и свое требует, будто ими одними только питается. Он, наверное, знает то место, где все люди – братья, и переживает мое одиночество на земле как неизбежность для человека. Вот и в четырехглазом где-нибудь человек прячется, ведь не что-нибудь, человек из него в прошлый раз меня матом покрыл, сам бы он ни за что не решился, и нематериалистическую сентенцию выдал помимо воли оратора.

Заела меня не на шутку злоба против ученого лекторишки, – на него самого, не человека, живущего в нем, хотя, конечно, трудно сказать, который из них он есть сам. Ах ты, думаю, умник ты четырехглазый, химера ты двухголовая: значит, когда партии-правительству бог не с руки, так и ты его не имеешь, а как общественное колесо в другую сторону завертелось, так и тебе откуда ни возьмись бог явился. И тогда я вбил себе в голову тугую мысль вместо гвоздя – самому дойти до того места, где бог живет и посмотреть, дома он или нет его. В церковь со своим умом не пойдешь, туда с общими молитвами ходят. Найдешь ли ты бога в молитве или ту силу внушения, которая вместо бога в церкви живет? У меня чувства и мысли одной веревочкой связаны, вижу я: не смогу вслепую, без знания, богу поверить. Остается один путь – философия.

И пошел я искать то место, где философия продается всем желающим с ней познакомиться. Так синеглазым в книжный мир и ввалился. А с полок на меня вместо вечных истин уставились голые бабы с мужиками и без, выставив мне навстречу окорока, как в магазине продовольственного потребления, готовые продаться первому встречному, который сможет их оплатить.

Ничего себе, думаю, свершилась духовная революция, о которой так долго говорили диссиденты, правозащитники и демократы всех мастей и народов! Широко продажные книги в храме вечных истин устроили публичный дом под видом свободы, независимости и прав человека. Когда-то в «бездуховные» времена, замирая сердцем, я ходил сюда с чувством страха и благоговения. Рядом с этой ассамблеей мысли, чувства и духа я уничтожался в песчинку и люди, родившие их, мне казались богами. Я с ужасом ощущал величие человеческой мысли, разлитой в атмосфере книжного мира. Я знал, но не верил, то книги могут изготовляться на механически мертвых станках, как обыкновенные вещи, мне казалось, они рождаются живыми, как дети и как дети несут в себе нераскрытые тайны.

И вот сейчас, после всевластия «бездуховной» материи, смотрят на меня временные существа – голые бабы вместо запрещенных мыслителей. Их различные части тела навязчиво-нагло плывут мне в глаза задом и передом, меняя размеры и позы. Я отмахнулся от публичного призрака свободы и демократии, рассмотрел в конце магазина вечные истины, загнанные в дальний угол голыми бабами, и продефилировал к ним с высоко поднятыми синяками.

Баб на полке мой поступок удивил чрезвычайно: казалось бы, свой в доску парень, ни разу в жизни не поднявшийся выше баб и бутылки, прошел, не глядя, мимо их порнографии к забытым в углу вечным истинам, сваленным, как мусор и хлам, подальше от глаз покупателя.

У резервации мысли и духа сидел надзиратель в виде фифочки всей расфуфыренной.

– Заверните, – ей говорю, – будьте любезны, мне в пакет всю мировую философию, какая ни есть от начала рода человеческого.

– А не будет ли Вам слишком тяжел груз сего знания? – расфуфыренная фифочка ехидно мне улыбается.

– Ничего, – говорю ей, – мы, шахтеры, народ выносливый, до дома как-нибудь дотащу – своя ноша не тянет.

Она не прекращает мне ехидных улыбок.

– Вам, – говорит, – Шопенгауэра с Гегелем в один пакет завернуть или в разных руках понесете?

– А что ж, – говорю ей, – им в одном мешке тесно будет?

– Да, – опять она мне улыбается, – боюсь, как бы они в одном мешке не подрались.

– Ну, тогда, – я ей улыбку сужаю, – не надо нам ваших Гегелей-Шопенгауров, сыпь сюда что-нибудь русское, для души.

– Ну, видимо, правда, конец света близок, как говорят, если шахтеры мировой философией занялись, – даже будто искренне она удивляется.

– А кто же, кроме шахтеров его отсрочит, – удивляюсь я как бы ее удивлению.

Поняла наконец, что я не шутки пришел с ней шутить, засуетилась, забегала и даже язвить перестала, – у них сейчас, говорят, зарплата от продажи стала зависеть. Насыпала она мне полные закрома всякой философской всячины и философский словарь подсунула, хотя я ее не просил, кое-как до дому дотащил, тяжелая все-таки оказалась наука эта, философия т. е.