Рассказ одного покойника. Консенсус. Свинья во фраке (сборник)

Конечно, погружение в туман индетерминизма, неопределенности т. е., борьбы двух начал мироздания, Разума и Материи, пугает отсутствием хэппи-энда, гарантированного человечеству. А что же вы хотите, философия борьбы двух предвечных начал не может быть точной наукой, тем более не существует извечной абсолютной истины как ясного света божественной свечи, на который летит человечество. Абсолютная жизненная истина есть нечто становящееся, не ясный законченный идеал добра и справедливости, а едва различимый мерцающий свет далекой звезды. Люди видят истину пойманной синицей в образе демократии и прав человека, но она журавлем взметнется в небо, оставив охотников за истинами в мертвом лесу застывших идолов Разума. Лишь новая философия России способна синтезировать оба полюса бытия в Абсолют реальной жизни, «вытянув» Смерть многогранной творческой деятельностью из ее темного онтологического логова на «свет божий». Коммунизм-либерализм – у них один и тот же «изм». Моей философии нет никакого названия, кроме философии жизни, она выше всякого «изма», никакой «изм» к ней не может прилипнуть. Всякий «изм» рвется к власти, а моя философия сама по себе, ей власть не нужна, чтобы вбивать себя силой в тугие и умные головы.

Здесь же, в этой схеме, сокрыта причина недолговечности жизни людей, она любому философу, как ладонь хироманта, расскажет, почему человек умирает, не завершив земные заботы: потому что в нем нет справедливости между плюсом и минусом, равновесия т. е., потому что в мире нет заслуженного отношения к Смерти, и она каждый раз, обижаясь, стремится уйти назад в свое логово, прихватив с собой человека. Смерть – существо ранимое, как сирота, как мать, непонятая своими детьми. Смерть – отрицательная форма существования жизни, ее антимир, она как бы отрицает человека с одной стороны, но с другой – дает ему для жизни отрицательный полюс, который живет в нем еще до рождения.

И тогда я отчетливо понял, почему в бухгалтерском учете всех философий нет равновесия жизненной правды: у них левая чаша весов справедливости порожняя ходит, они своим положительным умом отрицательной стороны увидеть не могут, они видят лишь преступления зла и ужасаются ему хуже, чем ладану черт, забыв простую народную мудрость о том, что худа без добра не бывает, – черт мало у которой из них те весы только хвостом по пути в ад задевает. Они, знай свое, с боку на бок бога ворочают, то так его повернут, то этак поставят, то передом к миру, то к обществу задом. Слушайся, бог, да успевай поворачиваться, как избушка на курьих ножках перед бабой Ягой с Иваном-царевичем, – ко мне передом к народу задом, к народу задом ко мне передом.

То бог у них от своей переполненности начинает мир из себя изливать, как чайник пар на горячей плите, – хорошо еще простой образ вовремя под мысль подвернулся, видимо, бог не дал крепче выразиться, а то бы я мог хлеще сказать, если бы речь шла не о боге, а просто о ком-то другом, – то бог как бы тут совсем ни при чем: сотворил мир – и в сторону наблюдать, что из этого выйдет. И называют они, философы т. е., тот процесс, испражняемый богом, липким и тягучим словом «эманация», т. е. получается так, что я и вы все, наверное, тоже, не более того, как испражнения переполненного бога. С одно стороны, оно так, мы бываем на это дело похожи, но с другой – мы же все-таки люди, образы божие! Ведь ни один философ не скажет, что бог свои образы в виде отходов в мир выпускает, хотя из многих философий именно так оно и выходит.