Рассказ одного покойника. Консенсус. Свинья во фраке (сборник)

Разум, Материя, Бог – вот три кита, на которых зиждется мир, три его бытийных основы. Борьба за власть Разума с Материей и борьба Бога с их волей к власти – вот ключ к решению всех философских головоломок. Диалектика с большой буквы, конец философским самоистезаниям. Содержание мира не разворачивается из Бога, а рождается в борьбе первоначал. Не быть ангажированным ни одной идеологией, ни религиозными догматами, подняться над их полем боя личностным живым умом и занять стратегическую высоту – вот что нужно человеку для спасения жизни и мира. Удивительное свойство ангажированного ума – ходить вокруг да около, натыкаясь лбом на очевидное, не замечая его. Не удивительно, что для русской религиозно-нравственной философии при кровавом разгуле исторического зла нерешенным остался вопрос источника его происхождения. Из моей же философии следует, что источник зла кроется в борьбе за мировое господство метафизических первоначал, Разума с Материей, и в Воле к власти как таковой. Философы от Разума рационалистическую хлестаковщину приняли за инспектора, присланного свыше, и угождали ей, как могли, изо всех своих умственных сил. Но философы застыли в «немой сцене», когда явился на землю настоящий инспектор их чиновничьего руководства умами людей.

Вы, конечно, спросите, отчего так получается, всей мировой философией не видеть того, до чего смог додуматься ты, простой шахтер без роду и племени, почему ты умнее всех оказался? А я вам скажу, здесь ум ни при чем, их умом подсознательный страх управляет, ум-теоретик существа Смерти боится и бежит от нее быстрее, чем от ладана черт (вот ведь дались мне ладан да черт, который раз сообща под язык подворачиваются! Наверное, от бедности речи, а может быть, потому что черт да ладан отдельно друг без друга не существуют). Они, философы т. е., не с ладаном черт, – незавершенность бога боятся признать, чтобы без всесильного и всеблагого пастыря-поводыря не остаться, в человека не верят и под крыло всемогущего прячутся, соглашаясь быть его испражнениями, – яви, Господи, чудо всеобщего воскрешения чад слабосильных твоих, да будь таким, каким мы тебя выдумали. Ты не можешь, как мы, быть рожденным, незавершенным и становящимся, познавая вместе с нами тайны мира сего и того, иначе нам придется встать в центре вселенной лицом к лицу с чудовищем-смертью и тет-а-тет со своей совестью и грехами.

А мне-то что Смерти бояться, Смерть – нищета и убожество, а я с этими дамами давно нашел общий язык, мне даже с ними беседовать интересно. Я взял и признал неполноту бога и укорененность человека в Небытии. Назвал Разум отцом, а Смерть – матерью, и что же вы думаете, с тех пор все философии разных народов в мою схему ложатся, как кирпичики в общую стену, и стал я из тех кирпичиков один вавилонскую башню лепить. А может быть, эти слова, идеи и мысли созрели настолько, что буквально «висели в воздухе» и падали в мое сознание, когда я под ними сидел, как пресловутое яблоко на голову Ньютона.

Выдумал я богу вместо излишка, наоборот, недостачу, пожаловал к нему, как ревизор к товароведу: хватит, мол, нам в нижнем мире перед вами, святыми, отчитываться, будьте теперь так любезны нам дать отчет – под какой прилавок вы наше счастье заныкали (пусть простят меня господа демократы, я тогда еще старыми, материалистическими, категориями с богом беседовал, сейчас, конечно, дефицита нет, покупай любой, если деньги есть. Дефицит, конечно, означает отсутствие, но советский народ очень остро ощущал его присутствие).

А, вы думаете, бог смутился, стал изворачиваться и мне взятки совать в виде дешевого счастья, благость и радость дарить? Никакого счастья я не дождался, разверз бог передо мной бездну Смерти и говорит: на, смотри, где ваше счастье зарыто, если ты такой смелый, счастье ваше за тридевять земель за семью печатями у Кощея-бессмертного прячется. Глянул я в бездну, аж дух захватило, но ничего в ней не вижу – пустота черная, да и только, а из пустоты на меня взгляд какой-то идет.

Объял меня ужас от своей философии и все волосы дыбом голосуют против нее. Взмолился я богу: господи! Кто нам приготовил такую страшную долю – золотыми и железными цепями приковаться навечно к позорному столбу Смерти?! Ведь я же знаю, что это не ты и не дьявол, кто же это тот, кто грязь, низость и смерть возвел в основание жизни?! Скука, грязь и обыденность – ты не можешь всем этим быть. А если есть, то тебя нет, не существует, ты не можешь быть обыденностью, скукой и грязью. А если ты – не грязь, то почему твой человек существует в грязи? Но бог молчит, что он может сказать, он ведь и сам, как простой грешник, молится своему богу, холодея от страха неопределенности будущего. Бух! я под ноги богу: не выдай, говорю, господи, давай наше счастье вместе будем в Смерти искать. Бог говорит: ну то-то же, остынь маленько, вознесся не в меру, поперед батьки в пекло не суйся, не зная броду, не лезь в воду. Вздохнул я свободней и легче стал привыкать к своей философии.