Рассказ одного покойника. Консенсус. Свинья во фраке (сборник)

Так мы и жили с чертом на пару, уверенные, что все лучшее у нас впереди. У детей нет надежды умирающих взрослых, у них есть уверенность детей вечности в бесконечности жизни себя, мамы и папы, что впереди их ждет исполнение всех хороших желаний, что они обязательно станут летчиками, космонавтами и капитанами дальнего плавания, что они будут всегда всем нужны и всеми любимы. Продвигаясь в даль жизни, они видят, как часто она обрывается ни с того, ни с сего, что папы и мамы всегда стареют и уходят куда-то, оставляя их одних в страшном мире, где ненависти и равнодушия больше, чем любви и взаимной привязанности, что любимого человека отыскать труднее иголки в большом стоге сена, где исполнение желаний зависит в большей степени от стечения непредсказуемых обстоятельств, чем от старания алчущего человека. Сначала дети пугаются и пытаются что-нибудь изменить, но потом привыкают и становятся взрослыми. Также и я, будучи ребенком до слишком большого количества лет, смело и безоглядно шел по жизни вперед, пока не оказался на ее дне неудачником самым неожиданным образом. Мир мне часто казался таким, каким он должен быть, а не таким, какой он есть на самом деле, – я удивлял товарищей своей наивностью, неуместно выглядевшей в нашей компании, «познавших добро и зло» и повидавших виды. Но они, «прожженные жизнью», даже подозревать не могли, в какой безграничной наивности они пребывают относительно истинного устройства этого мира, анонимных сил мироздания, которые за них вершили их судьбы.

Первую горечь утраты я ощутил, когда мне было двенадцать лет. С самого раннего детства был у меня товарищ и были мы с ним «не разлей вода». Но вода-то нас и разлила вопреки поговорке. Пошли мы с ним в начале зимы на речку в хоккей играть. Лед на речке был еще тонок даже для наших тел. Но кто бы из нас толщину его мерил, терпения ведь нет никакого. Так оказались мы с ним в воде посредине речки. Выбраться нет никакой возможности – намокшая одежда тянет ко дну, лед по краям ломается. Бьемся, барахтаемся изо всех сил, как та лягушка в крынке с молоком, но вода в масло сбиваться не хочет и сохраняет свою консистенцию.

Вдруг, словно какая-то сила, будто сама вода, выталкивает, можно сказать, выкидывает, меня на лед. Лежу, опомниться не могу, но голоса товарища уже не слышу. Встал, оглянулся – вода стоит тихо, будто она ни при чем, будто ничего и не было, как будто мне все померещилось и никакого товарища не было. Не помню, как я, весь мокрый, в горячке прошел три километра домой. Слег я с высокой температурой, но не от простуды, а от нервного потрясения. Провалялся три дня и стал в себя приходить. А пока в горячке лежал, Клавдия Ильинична к нам приходила, целитель наш местный, какими-то настойками из трав меня отпаивала. И как-то между прочим сказала мне: «Ты судьбой своею клейменный, Бог тебя бережет для какой-то надобности». Какой такой бог, какая судьба и для какой такой надобности? Что могли тогда значить эти слова для советского школьника? Но почему-то запали мне в память эти слова и прятались там от атеистического мировоззрения и насмешек над богом.

В начале школы я был круглым отличником, но потом мне стало скучно учиться образованию. Я хотел учиться тайнам жизни и мира, а меня какой-то кашей из общей ложки кормили. Отец мне потом говорил: «Я на тебя в детстве большие надежды имел, я думал, ты мой род из дураков в люди выведешь, а ты сам из всей родни чуть не первым дураком оказался». И что у людей за страсть такая – «выходить в люди», будто всякому выходящему «в люди» заготовлено место быть человеком. А я не понимаю всех этих эфемерных вещей честолюбия. Мне обратное больше кажется: если я «в люди» выйду, меня уже там никто не найдет. Когда люди делают себе «имя», они забывают настоящее имя, которое дал им бог. Я хочу среди людей свое место знать, а не «выходить в люди». «В людях» общие правила ценятся, а где «общее», там нет человека, там одни только «люди». «Мой род из дураков выведешь…», это еще под большим вопросом бабушка надвое сказала, где настоящий ум проживает, в «дураках» или в «людях»: «дураки» своим хилым умом в жизни живут, а «люди» общим, из которого в сумасшедшем мире не вышло ничего умного.

Так я жил, как большинство моих сверстников, закончил школу и попал в армию. Ну, что я в армии на своем характере вынес – каждый служивший и не служивший может представить. В общем для армии я совсем не был создан, – или армия для меня, как вы считаете, кто для кого был изначально богом задуман? После армии я отправился под землю вслед за отцом. Не подумайте плохого, я и сейчас пока не в земле еще, в шахту, конечно, тянуть лямку рабочей династии, чтобы она не обвисла без горбатой спины и неуклюжий воз экономики не полетел бы обратно с горы, на которую его затащили, кряхтя, предыдущие нам поколения. Отец к тому времени уже вышел из-под земли, на пенсию т. е., но быстро стаял под солнцем, не охлаждаясь каждодневно в живительных недрах.