Рассказ одного покойника. Консенсус. Свинья во фраке (сборник)

Родился я в шахтерском поселке недалеко от областного центра. Он хоть и центр, но до поселка ему далеко. В город приедешь: разве это дома, как солдаты в строю в одной униформе стоят? А посмотрите на казенный дом ночью или под вечер – сколько окон-глаз на тебя сразу светятся, будто множество одноглазых существ в большой горе себе нор понаделало. Ну разве про такой дом скажешь: он что-то одно живое собой представляет? Другое дело личный дом у нас в сельской местности. Тут что ни дом, то лицо и характер хозяина и у каждого дома крыша едет по-своему – у кого набок, у кого набекрень. Смотрит на тебя как раз парой глаз, как всем нормальным существам от бога завещено, и видно, что через оба глаза одна душа светится: так и кажется, что вот сейчас откроется дверь вместо рта и дом тебе, шатающемуся без дела в ночи, скажет что-нибудь такое сердечное, от чего все собаки вокруг изойдутся заливистым лаем. И чем беднее дом, неказистей, тем он мне больше живым представляется, – такая уж у меня натура, черт ее знает, даже поперек общего мироустройства идти. Иной раз даже несуразные мысли в голову лезут, что жизнь будто идет к нам из смерти и нищеты и к тем же родителям в нищий дом назад возвращается, и даже весть о гибели земли ходит по миру нищей странницей. Смертной таинственной сенью покрыт человек, как вселенная темной материей, но познает он свет вместо тьмы. Стремимся к свету, уходим в тьму. Познавайте тьму, как свет, и вы осветите мрак смерти.

О чем это я? Ах, да, про поселок. Прелесть что был за поселок! перед домом стелился зеленый ковер огромной поляны, окинуть которую не хватало детского зрения, и мы, мальчишки, катались по зеленой траве вслед за футбольным мячом, разбитым до состояния тряпки, встречая и провожая огромное солнце. За домом темный бор упирался соснами в небо. За лесом – поля, облитые золотом спелой пшеницы, за полями – быстрая речка плещется по перекатам и стоит тихим омутом, за речкой – даль горизонта, за далью синее небо, за небом – мечты. Река несет в своем течении бездонность неба, облака и птиц, и нельзя войти в реку, чтобы не провалиться в ее бездонность. Чистый прозрачный воздух сквозь полумрак. Вечером синий покой, звезды искрятся, луна серебрится – ощущение погруженности в детскую сказку. Ты один посредине мира и весь мир создан тебе одному, ты окружен задумчивой тайной, которую не пытаешься разгадать, – тебе хорошо и не хочется думать, достаточно того, что она есть, она существует, она – существо. И луна, и звезды, и ночь – только видимая часть этой тайны. Чувство сопричастности к вечному вдруг охватывает тебя, и кажется, смерть так далеко, что смерти нет и не может быть. Вечность по ночам покрывает мир своим черным крылом и люди до утра погружаются в вечность.

Разумеется, в детстве я не имел таких мыслей и чувств, я любил свой мир бессознательно, как любил мать, отца, брата. Я торопился навстречу судьбе, как быстрый ручей спешит в гнилое болото. Все часы на мне шли вперед времени, и полилась моя радость по жизни, как чистый быстроногий ручей бежит с пригорков, звеня, то и дело отклоняясь беззаботно и весело от предначертанности прямого пути, в ручье, как утки полощатся листья, и жизнь бьет ключом… бежит и не знает, что в конце извилистого русла, как бы оно ни юлило, ждет его застойная тина заросшего грязью пруда или он растворится, исчезнет в общих водах большой реки.

Прелесть что был за поселок. Сейчас все не то. С дамбой перерезанным горлом лежит река неподвижно раздувшимся трупом утопленника, прыгают по нему лягушки, тяжелый горбатый смрад, притаившись, колдует над трупом, опустив низко голову, а вольный ветер, гуляка и пьяница, вязнет в его густых волосах, вырываясь и плача. Луна упала в воды пруда и глядит оттуда утопленницей, бледной, печальной и безразличной к земле, небу и звездам. Цветочные поля заросли репейником. В лес и заходить не хочу – не видно белизны пахучих черемух, обломанные ветви торчат, как почерневшие кости. Завалили люди лес кучами мусора хуже помойки. Это как будто гуляешь с упоением по роскошному женскому телу и вдруг встречаешь на нем язвочки будущей смерти, и тебя вместо умиления, любви и сладострастия охватывают стыд, досада, жалость и отвращение.

И дети стали не те. Смирно и тихо ускоряют быстроту реакций на равнодушных компьютерах. Мы свою реакцию ускоряли в уличных драках, увертываясь от града камней, летящих тучами с вражеской стороны из быстрых рук и метких рогаток в реальных опасностях неигровых ситуаций. А скорость мысли подстегивали азартными картами в нелегальности ночного клуба «4-х вальтов» или «валетов», не знаю, как правильно здесь сказать.