Рассказчик. Воспоминания барабанщика Nirvana и фронтмена Foo Fighters

Была осень 1990 года. Олимпия, штат Вашингтон. Я только что получил свою первую зарплату как участник группы Nirvana. 400 баксов — огромная сумма, таких денег я до этого никогда не видел. Этот столь необходимый в тот момент аванс исходил от нашей новой продюсерской компании Gold Mountain. Тогда за Nirvana охотились все известные звукозаписывающие компании, но мы с Куртом в прямом смысле голодали и жили в нищете. Наша квартира на 114 NE Пир-стрит по сути была задней частью полуразрушенного старого дома, построенного примерно в 1914 году, с одной спальней, одной ванной комнатой, небольшой гостиной и кухней размером с чулан для веников (по иронии судьбы она расположена прямо через дорогу от здания главного офиса государственной лотереи штата Вашингтон). В общем, это далеко не Версаль. Слово «грязно» даже примерно не отражает ту кровавую бойню, что творилась внутри. По сравнению с этим отель Chelsea можно считать Four Seasons. Это была ванная Уитни Хьюстон, перевернутая вверх тормашками. По квартире словно промчался ураган, оставив гору пепельниц и журналов. Большинство никогда не осмелилось бы и ступить ногой в этот ужас, но это наша скромная обитель, и мы называли ее домом. Курт занимал спальню, а я спал в спальном мешке на старом прожженном коричневом диване, явно коротковатом для моих шести футов роста[40]. Сбоку от дивана стоял старый стол, на котором Курт держал в вонючем террариуме домашнюю черепаху. Он был большим любителем животных и, что особенно интересно (возможно, Курт видел в этом метафору), испытывал особенно нежные чувства к черепахам, поскольку их панцири, защищающие их больше всего, на самом деле довольно чувствительны. «Как будто твой позвоночник находится вне твоего тела», — сказал он однажды. Но каким бы красивым и анатомически поэтичным ни было это чувство, мне на это было наплевать, поскольку эта чертова рептилия каждую ночь не давала мне спать, часами стуча головой по стеклу в попытке сбежать из нашего общего свинарника. Я не мог ее в этом винить. Я и сам часто чувствовал себя так же.

В то время я придумал схему выживать на корн-догах по акции «три за 99 центов» на заправке Ampm через дорогу. Хитрость заключалась в том, чтобы съесть один на завтрак (в полдень), а два оставить на поздний ужин после репетиции, на чем я держался до новых приступов голода, после чего был вынужден позорно тащиться обратно к огням круглосуточного магазина с очередным скомканным долларом в руке. (Я до сих пор содрогаюсь при виде сосиски в кляре, нанизанной на острую деревянную палочку.) Этого хватало, чтобы как-то набить желудок, но, к сожалению, никаких реальных питательных веществ мой двадцатиоднолетний организм не получал. Эта скудная диета вкупе с привычкой играть на барабанах пять вечеров в неделю, выжимая все из щуплого тельца, практически ничего от меня не оставила. Старая грязная одежда, которую я хранил в спортивной сумке на полу в углу гостиной, висела на мне мешком. Другим бы этого было достаточно, чтобы, поджав хвост, вернуться домой к вкусной маминой стряпне, но я был в 2786 милях от Спрингфилда. И я был свободен.

«Я хотел бы знать то, что знаю сейчас, когда был моложе», — пел Ронни Вуд в хите 1973 года «Ooh La La». О, Ронни… если бы ты только знал. Золотые слова… Этот аванс в 400 долларов — определенно самая большая сумма, которую я когда-либо видел в своей жизни! В моем представлении я был теперь гребаным Уорреном Баффеттом[41]! Я был сыном учительницы государственной школы округа Фэйрфакс, поэтому мое детство было далеко не беззаботным, и я научился жить по средствам, работая, чтобы сводить концы с концами, как мог, и умея радоваться мелочам. Музыка, друзья и семья. Никогда еще я не зарабатывал так много стрижкой газонов, покраской домов, подготовкой мебели для доставки или работой на кассе в Tower Records в центре Вашингтона. Это успех. Я наконец сорвал джекпот, но вместо того, чтобы сэкономить и отложить эту грандиозную сумму, чтобы как-то обеспечить себе пропитание (только представьте горы корн-догов!), я сделал то, что делает большинство молодых музыкантов с первым гонораром, — спустил все на всякую херню.