Рассказчик. Воспоминания барабанщика Nirvana и фронтмена Foo Fighters

«ДА!!!!!!!!!!» — ошарашенно ответил я. Она засмеялась и сказала: «Это была заправка моих родителей. У них до сих пор лежит ваш бумажник».

Я давно перестал пытаться понять, что такое судьба, но, похоже, тупая удача — моя специальность. Удивительно, но вскоре после этого мой кошелек вернули мне в целости и сохранности, и, словно капсула времени, похороненная на долгие годы, он все еще был наполнен памятными вещами того славного периода моей жизни, когда я был молод, свободен и готов начать все заново.

И, да, внутри были даже мои старые водительские права.

Когда через неделю мы приехали в Вирджинию, немытые и со звоном в ушах от бесконечного классического рока, я вошел в свой новый дом и сразу почувствовал себя дома, всего в нескольких кварталах от старой квартиры отца, куда я ходил пешком каждый вторник и четверг после католической школы, и недалеко от дома матери. Это было возвращение в то место, которое сделало меня тем, кто я есть, и, в отличие от Сиэтла или Лос-Анджелеса, я чувствовал себя своим. Я больше не был ни бродягой, спящим на диване в доме незнакомца, ни гостем. Я вернулся домой. Как будто никогда не уезжал, тем более что теперь я жил в одном доме со своим старым другом Джимми Суонсоном.

Мы с Джимми были неразлучны с шестого класса. Словно сиамские близнецы, мы шли по жизни рядом, и каждый формирующий нас жизненный опыт одного обязательно отражался в другом. Как братья, мы все открывали вместе, и не проходило и дня, чтобы мы не виделись. Джимми был на год меня старше, высокий, нордического типа, с голубыми глазами, скрытыми за идеально профилированными грязными светлыми волосами, которые он всегда расчесывал пластиковой расческой, постоянно лежавшей в заднем кармане. Рокер на все сто. Всю жизнь бунтарь. С вайбом «Хэви-метал парковки», только без налета иронии. Он был реально крутым. Куда бы Джимми ни шел, я шел за ним, потому что в глубине души хотел быть таким же, как он. Мы с ним были не из тех парней, которых выбирают королями на выпускном, поэтому мы создали свой собственный мирок и ютились перед бумбоксом в его спальне, вместе открывая для себя метал, панк-рок и травку, сближаясь до такой степени, что для общения нам не нужны были слова — мы могли просто положиться на свое шестое чувство. Это было очень важно, потому что Джимми сильно заикался, что влияло на него в социальном плане на протяжении всей жизни, поэтому он предпочитал оставаться в очень узком кругу друзей. Всегда очень добрый, всегда очень вежливый, он был рыцарем в поношенной джинсе и давал мне такое же чувство «дома», как и дом, в котором я вырос. Итак, поскольку мы были вместе всю жизнь, логично, что я решил разделить с ним этот новый дом. Хотя мы никогда не теряли связи (Джимми на протяжении многих лет гастролировал с Nirvana и Foo Fighters), прошло много времени с тех пор, как мы могли сказать: «Эй, чувак, я буду через пять минут…» — и провести день вместе в нашем маленьком мирке, поэтому возвращение к этому было похоже на возвращение к себе, столь необходимое воссоединение.

Не имея абсолютно никакого опыта в строительстве звукозаписывающей студии, я начал изучать оборудование, дизайн и материалы и обратился к нескольким талантливым друзьям-инженерам и продюсерам за советом о том, как превратить мой захудалый подвал в следующую Эбби-Роуд[50]. Одним из них был Адам Каспер, отличный продюсер и друг из Сиэтла, с которым я работал раньше, в частности, на последней сессии Nirvana в январе 1994 года. Вкупе с потрясающим чувством юмора у Адама был очень спокойный аналоговый стиль записи, так что, казалось, он идеально подходил не только для того, чтобы помочь собрать простенькую студию в подвале, но и чтобы продюсировать нашу следующую пластинку. Запись The Colour and the Shape, продюсером которого выступил Гил Нортон — человек, ответственный за классические хиты Pixies, — была долгим, мучительным процессом не без технических сложностей, что сказалось на группе в те трудные месяцы, проведенные в лесах за Сиэтлом. Гил был знаменит своей дотошностью, и его скрупулезное внимание к деталям в конечном счете окупилось, но не раньше, чем он сломал нас, заставляя делать по 30–40 дублей каждой песни. Мы поклялись, что никогда больше не пройдем через этот болезненный процесс, поэтому идея вернуться в Вирджинию и построить в доме небольшую студию с Адамом Каспером казалась гораздо более привлекательной. Одна машина с 24 дорожками, одна винтажная микшерная консоль, парочка микрофонов, парочка компрессоров — вот и все, что нам было нужно, так что мы начали искать оборудование, превращая мой подвал в звукоизолированный зал славы рока.