Рассказчица

Маленький мальчик впереди нас, который все время ерзал, скачет на коленях у отца и тянет вверх ручонки с пухлыми растопыренными пальчиками, выражая восторг. Его папаша смеется.

– Что ты говоришь? – побуждает он свое чадо произнести заветные слова. – Шаббат? – (Мальчик, вдруг притихнув, утыкается лицом в плечо отца.) – В следующий раз, – с улыбкой произносит довольный родитель.

Вокруг все повторяют тот же возглас, он лентой оплетает всех молящихся вместе, стягивает их, как шнурок, продернутый в кулиску мешка. Люди начинают выходить из зала в холл, где приготовлен Онег Шаббат – чай с печеньем, где их ждут разговоры. Я стою на месте, потому что Лео не двигается.

Он окидывает взглядом зал с таким выражением на лице, которое я сперва не могу разгадать. Может, задумчивость. Или гордость? Наконец он смотрит на меня:

– Вот. Вот ради чего я работаю.

За Онег Шаббатом Лео приносит мне чай со льдом в пластиковом стаканчике и ругелах, от которого я вежливо отказываюсь, так как он явно куплен в магазине, а я точно могу испечь лучше. Лео называет меня булочковым снобом, и мы продолжаем смеяться над его шуткой, когда к нам приближается пожилая пара. Я тут же инстинктивно начинаю отворачиваться, чтобы скрыть изувеченную часть лица, но в голове внезапно вспыхивает вспоминание о бабушке, как она объяснила мне отсутствие груди тогда, много лет назад, и как сегодня рассказывала о Холокосте. «Но взгляни, сколько еще меня осталось!»

Я приподнимаю подбородок и смотрю прямо на стариков, пусть скажут что-нибудь о моем шраме.

Но они ничего не говорят. Спрашивают нас, давно ли мы в этом городе?

– Просто проезжали мимо, – отвечает им Лео.

– Здесь приятные люди, – говорит женщина. – Так много молодых семей.

Очевидно, они решили, что мы – пара.

– О, мы не… то есть он не…

– Она пытается сказать, что мы не женаты, – объясняет за меня Лео.

– Это ненадолго, – говорит мужчина. – Завершение начатых ею фраз – это первый шаг.

Еще два раза к нам подходят с вопросом: «Вы недавно сюда переехали?» В первый раз Лео отвечает, что мы, вообще-то, собирались пойти в кино, но ничего путного не показывают, а потому вместо этого решили заглянуть в синагогу. Во второй говорит, что он федеральный агент и я помогаю ему работать над делом. Мужчина, задавший вопрос, рассмеялся:

– Отличная шутка!

– Удивительно, как трудно заставить людей поверить в правду, – говорит мне Лео, когда мы уже идем через парковку.

Но я не удивлена. Сама так же яростно отбивалась от Джозефа, когда тот пытался открыть мне, кем был.

– Наверное, это потому, что бо́льшую часть времени мы не хотим признаваться в этом самим себе.

– Это верно, – задумчиво произносит Лео. – В чем только не убедишь себя, покупаясь на сладкую ложь.

Можно поверить, что абсолютно бесперспективная работа – это хороший карьерный путь. Можно объяснять, что не подпускаешь к себе людей, потому что ты уродка, хотя на самом деле тебя коробит от мысли о близости с кем-нибудь, потому что ты боишься, как бы этот человек не оставил у тебя в душе еще более глубоких шрамов. Можно убеждать себя, что безопаснее любить того, кто никогда по-настоящему не полюбит тебя, ведь нельзя же потерять того, кто тебе никогда не принадлежал.

Может, оттого, что Лео – профессиональный хранитель секретов, или потому, что сама я сегодня получила тяжелую эмоциональную травму, или дело просто в том, что он слушает меня внимательнее, чем все, с кем я когда-либо говорила, – не знаю точно почему, но я вдруг начинаю выкладывать ему такие вещи, в которых никогда и никому не признавалась. На обратном пути я говорю Лео, что всегда была отщепенкой, даже в своей семье. Сообщаю, что боялась смерти родителей и сомневалась, смогу ли сама содержать себя. Признаюсь, что, когда ко мне приходят сестры, меня коробит от их разговоров о том, как трудно вдвоем владеть одной машиной, о средствах по уходу за кожей «Moroccanoil» и о том, что сказал доктор Оз по поводу здоровья толстой кишки. Я делюсь с ним тем, что однажды за целую неделю не произнесла ни слова – просто хотела проверить, удастся ли мне это и узнаю ли я свой голос, когда наконец заговорю. Я признаюсь ему, что в тот момент, когда хлеб выходит из печи и я слышу, как каждая буханка хрустит и поет от перепада температур, я ближе всего подхожу к вере в Бога.

В Вестербрук мы въезжаем около одиннадцати вечера, но я не устала.

– Кофе? – предлагаю я. – Тут есть отличное место, которое открыто до полуночи.

– Если я сейчас выпью кофе, то не угомонюсь до самого утра, – отвечает Лео.

Я опускаю глаза на свои руки, лежащие на коленях. Какая же я наивная! Другая на моем месте знала бы, как себя вести, поняла бы, что это товарищество между нами вызвано делом, которое расследует Лео, и не приняла его за настоящую дружбу.

– Но, – добавляет он, – может быть, у них есть травяной чай?

Вестербрук – сонный городок, так что в кафе сидят всего несколько человек, хотя сейчас вечер пятницы. Девушка с фиолетовыми волосами, увлеченная томом Пруста, раздражена тем, что мы своим заказом отрываем ее от чтения.