Рассказчица

Фрейд многое мог бы сказать о моей несдержанности. И мой босс тоже. Я воспользовался слабостью женщины, только что похоронившей родственницу и выступающей в роли важного свидетеля в деле, которое ведет отдел ПЧСР, и это – вопиющее нарушение деловой этики и вообще всех правил приличия.

Мало того, я сделал это не один раз.

Ева смотрит на меня недобрым взглядом. А как иначе? Она была свидетельницей всего этого отвратительного, необузданного, изумительного любовного приключения.

Сейдж еще спит в спальне, одна. Потому что я не доверяю себе, лежу на диване в боксерах и футболке и тупо пялюсь в досье Райнера Хартманна, испытывая все оттенки еврейского чувства вины, какие могу из себя выжать. Сделанного прошлой ночью уже не исправить, но тогда, черт возьми, я должен хотя бы добиться, чтобы дело, которое нас свело, не развалилось в ходе судебного процесса.

– Привет.

Обернувшись, я вижу Сейдж. На ней моя белая рубашка на пуговицах. Она почти скрывает ее. Почти.

Я встаю, разрываясь между двумя порывами – схватить Сейдж и затащить обратно в постель или поступить правильно.

– Прости! – выпаливаю я. – Это была ошибка.

Глаза Сейдж удивленно расширяются.

– Мне так не показалось.

– Ты едва ли можешь сейчас мыслить здраво. Я должен был рассуждать за нас обоих.

– Мардж говорит, это нормально – жаждать жизни, когда сталкиваешься со смертью. И это было очень жизненно.

– Мардж?

– Она ведет группу скорби.

– Ох, – выдыхаю я. – Это здорово.

– Слушай. Я хочу, чтобы ты знал. Несмотря на то что ты видел в последние дни, обычно я… не такая. Я не… ну ты понимаешь.

– Да. Потому что у тебя связь с женатым директором похоронного бюро, – говорю я, ероша рукой волосы.

О нем я тоже забыл прошлой ночью.

– С этим покончено, – произносит Сейдж. – Навсегда.

Я вскидываю голову:

– Уверена?

– Однозначно, как говорится. – Сейдж делает шаг ко мне. – Так меньше похоже на ошибку?

– Нет, – отвечаю я и начинаю расхаживать по комнате. – Потому что ты все равно участница одного из моих расследований.

– Я думала, оно уже закончилось, раз мы не можем идентифицировать Джозефа как Райнера Хартманна.

Это не так.

Ходатайство о приостановке дела красным стягом трепещет над моим мысленным полем битвы.

Без свидетельских показаний Минки убийство Дарьи нельзя приписать Райнеру Хартманну. Но свидетелем преступления была не только Минка.

Сам Райнер тоже присутствовал там.

Если кто-нибудь выжмет из него признание в проступке, о котором упоминается в эсэсовском досье, это будет победное очко.

– Возможен другой путь, – говорю я. – Но без тебя, Сейдж, не обойтись.

Она садится на диван и, думая о своем, поглаживает уши Евы.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы могли бы использовать прослушку и записать разговор. Ты вынудишь его признаться, что его наказали за неправомерное убийство еврейки-заключенной.

Сейдж опускает взгляд на колени:

– Лучше бы ты предложил такой выход раньше, тогда не пришлось бы вовлекать в эту историю бабушку.

Ни к чему объяснять ей, что с таких крайних мер начинать не принято. Во-первых, показания выживших в лагерях свидетелей имеют для суда решающее значение, а во-вторых, мы, как правило, не привлекаем к своей деятельности гражданских лиц в качестве временных агентов.

Особенно тех, в кого влюбляемся.

– Я сделаю все, что понадобится, Лео, – говорит Сейдж, встает и начинает расстегивать рубашку. Мою рубашку.

– Что ты делаешь?

– Надо объяснять? Диплом Гарварда, а догадаться не можешь?

– Нет. – Я делаю шаг назад. – Ни за что. Теперь ты важный свидетель.

Сейдж обвивает руками мою шею:

– Я открою тебе свои источники информации, если ты выдашь мне свои.

Эта девчонка решила уморить меня! Приложив сверхчеловеческие усилия, я отодвигаю ее от себя.

– Сейдж, я не могу.

Она обиженно отступает назад:

– Прошлой ночью, хотя и ненадолго, я была счастлива. По-настоящему счастлива. Не помню, когда я в последний раз испытывала такое чувство.

– Прости. Я люблю тебя, но это невероятный конфликт интересов.

Сейдж вскидывает голову:

– Ты любишь меня?

– Что? – Я вдруг заливаюсь краской. – Я ничего такого не говорил.

– Говорил. Я слышала.

– Я сказал, что любил бы тебя.

– Нет, – возражает Сейдж, и ее лицо расплывается в улыбке. – Ты сказал не так.

Правда? Я так замотался, что сам не понимаю, какие глупости слетают у меня с языка. Или просто не способен скрывать свои истинные чувства к Сейдж Зингер, а они такие интенсивные, что это меня пугает.

Сейдж кладет ладони мне на грудь:

– А вдруг я откажусь надевать на себя жучка, если ты сейчас же не вернешься со мной в постель?

– Это шантаж.

Сейдж сияет улыбкой. Пожимает плечами.

Легко сказать, мол, буду всегда поступать правильно и воздерживаться от неправильного, но стоит тебе оказаться в любой конкретной ситуации, как ты сразу понимаешь, что нигде нет черного и белого. Только градации серого.

Я замираю в нерешительности. Но лишь на секунду. А потом хватаю Сейдж за талию, беру на руки и говорю:

– Я на все готов ради своей страны.

Нелегко было прорваться в тюрьму.