Расскажи мне о жизни в пустыне…

Среди странных взлётов и падений,
в лунном свете с головы до пят,
богомолы в виде привидений
молча над полянами висят.

Лишь один из них, лишённый крова,

от себя и мира отрешён,
силится обманутое слово
натянуть на лоб, как капюшон.

Но пока он к смысловой палитре

добавляет краску или две,
странный зверь в пирамидальной митре
в разноцветной движется траве.

И пока изгой из богомолов

с именем нащупывает связь, —
торжествует звука странный норов,
жизнь проходит, плача и смеясь.

И среди растений в виде свечек,

ничего не видя впереди,
засыпает навсегда кузнечик
с маленькою арфой на груди.

2

Близка мне исландская сага,
где скальд воспевает осот,
где пастырь на склоне оврага
словесное стадо пасёт.

где в зарослях диких растений

под сенью искусств и наук
таится непризнанный гений,
творец паутины — паук.

Блажен, кто в страдании весел,

кто знает таинственный путь,
но трижды блажен, Кто повесил
кузнечику арфу на грудь.

* * *

памяти Наташи

Мы не знаем, когда нам придётся
покидать навсегда этот свет…
С неба ливень невидимый льётся
нашей радости, скорби и бед.

Ты от этого ливня промокла

и, наверное, спать прилегла,
а в больничные целилась окна.
словно в сердце, стальная игла.

Сколько горечи в тщетной попытке

разгадать, где скрываешься ты —
то ли с Пушкиным мчишься в кибитке,
то ли смотришь со старой открытки
в ореоле своей правоты?

Ах, Наташа, тяжёлое бремя

избывая, мы верим и ждём,
что исчезнет пространство, и время
станет мелким солёным дождём,

и зажгутся пасхальные свечи.

словно солнце в дали голубой,
и случится великая встреча
всех со всеми. И встреча с тобой.

* * *

памяти Александра Ревича

Не могу понять, по чьей вине я стала заклинательницей слов
и зачем деревья, пламенея, закрывают лето на засов,
и зачем заканчивает осень на груди рубаху листьев рвать,
и зачем опять святой Амвросий созывает ангельскую рать.

Рано утром по дороге сельской дождь идёт, как много лет назад…

Как бы мне доехать до Козельска, заглянуть бы в Сергиев Посад,
помянуть там Влада и Наташу, услыхать синицы голосок
и увидеть, как из чаши в чашу погребальный сыплется песок.

Вот октябрь от холода и скуки гонит к югу роту мурашей,

ночь слепая простирает руки к освещённой стороне вещей,
тополь в одеянии богатом — словно церковь Спаса на крови,
и вздыхает на холме покатом старый вяз, взыскующий любви,

Нет любви — и смысла нет в пейзаже, и поэту не хватает сил

у истока слов стоять на страже, как стоит Архангел Михаил.
Что мне старость, поздняя расплата, молодость над пропастью во ржи,
как спасти мне атом от распада, слово — от сияния и лжи?

Волшебная рыба

памяти Этери Басария