Расскажи мне…

В конце 1963 года в здании Верховного суда РСФСР начался наш процесс, продолжавшийся около трех месяцев.

До сих пор у меня перед глазами «стоит» зал, где происходил суд.

Наверное, этот зал служил для проведения концертов, показа кинокартин или больших заседаний, но ни в коем случае он не напоминал зал судебных заседаний.

На сцене стоял стол, за которым сидел судья и заседатели, с правой стороны от сцены дверь, ведущая в фойе.

С обеих сторон вдоль стен и перпендикулярно сцене стояли два длинных стола, за одним из которых сидел прокурор с помощником, а за другим – двадцать три адвоката.

Между столами, напротив сцены, стояла трибуна с тремя микрофонами. За трибуной – четыре ряда кресел для обвиняемых. Дальше, за проходом, остальные ряды кресел партера, где сидели во время всего процесса (как я узнал потом) артисты.

На бельэтаже находились родственники обвиняемых, но видеть их мы не могли, так как у барьера бельэтажа стояли солдаты.

Каждый день нас выводили после завтрака на первый этаж Лефортовской тюрьмы, где мы ожидали автомашины.

Каждый «воронок» имел внутри шесть боксов, в которые нас и запирали, сзади садилась охрана, и весь кортеж направлялся в суд.

Машины въезжали в закрытый двор суда, и нас по одному выводили из машин и выстраивали в строй – солдат, обвиняемый, солдат и т. д.

Потом нас вели в подвальное помещение, где стояли столы для пинг-понга. И, хотя там было полно солдат и офицеров, а разговаривать запрещалось, мы переговаривались. Впервые, каждый видел всех.

Дальше, построив нас в строй (солдат – обвиняемый – солдат), вели вверх по лестнице в зал заседаний через фойе, где толпились родственники, но их от нас отделял строй солдат.

Нас сажали по шесть человек в ряд, а кругом становились солдаты. Входил прокурор с помощником, адвокаты, судья с заседателями, и начинался суд.

Во время обеда нас уводили в подвал, где на столах от пинг-понга мы ели обед, привозимый из тюрьмы, курили, отдыхали. После перерыва нас снова вели в зал судебного заседания.

В конце дня нас вели вниз, размещали в «воронках» и везли обратно в тюрьму, где мы ужинали и спали.

И так изо дня в день почти три месяца.

После того, как нам зачитали обвинение, начался допрос обвиняемых, и вел его прокурор, заявивший, что, хотя он один против двадцати трех защитников, но надеется с ними справиться.

Допрос велся так: обвиняемый стоял на трибуне, прокурор задавал вопросы, обвиняемый отвечал. Даже судья не вмешивался в допрос, не говоря о других.

Ройфмана Бориса допрашивали таким образом в течении нескольких дней. Других обвиняемых допрашивали уже быстрее, но, все равно, на каждого тратился один-два дня.

Я был почти в самом конце списка обвиняемых, и моя очередь была не скоро, я сидел и слушал.

Несмотря на ежедневные поездки в суд, которые очень утомляли, и нервное напряжение во время судебного заседания, я как-то успокоился и собрался.

Наконец, пришла и моя очередь выйти на трибуну.

Я попросил судью о разрешении говорить самому, а уж потом отвечать на вопросы прокурора, если такие окажутся. Мне разрешили, и в течении пятнадцати – двадцати минут я рассказал то, что считал нужным.

Не знаю, что тут сыграло роль, но прокурор не стал задавать мне вопросы и отпустил на место.

Пришел день, когда всех обвиняемых допросили и начали вызывать свидетелей.

Первым свидетелем был Шакерман Саша, который в течение двух дней «разбирался» со всеми и отвечал на все вопросы, а потом пошли и другие.

Свидетелей было много, но ни один не удовлетворял прокурора.

В качестве свидетелей были вызваны рабочие мастерских, чтобы, как сказал прокурор, доказать эксплуатацию и обман их Ройфманом.

Как я уже говорил, это были люди, состоявшие на учете в психоневродиспансере и, поэтому, не совсем здоровые, но по заключению врача они могли быть допрошены в суде в качестве свидетелей.

Надо еще добавить, что все свидетели были вызваны по настоянию прокурора.

Я никогда не забуду, когда вызвали первую свидетельницу из числа рабочих.

Это была женщина средних лет, и, когда ее ввели в зал и провели к трибуне, она остановилась перед Борисом Ройфманом, сидевшим в первом ряду, поклонилась ему и сказала, что не знает какие злодеи могли его арестовать, а она с детьми ежедневно за него молится.

Когда же прокурор стал ей объяснять, что Ройфман обманывал ее и других рабочих, то она заявила, что жива только благодаря Борису Израйлевичу, что и она, и ее дети умерли бы с голоду, если бы не он.

На этом допрос ее прекратился, а она, снова, поклонившись Борису и благословляя его, вышла из зала.

Следующие два свидетеля почти в точности повторили ее действия и слова, и прокурор прекратил дальнейший вызов свидетелей.

Были и другие свидетели, но, несмотря на ухищрения прокурора, обратить их показания в пользу обвинения, он добился очень незначительных результатов.

Я не знаю как, но о нашем процессе узнали заграницей.

Международная организация адвокатов предложила прислать на процесс защитников для тех обвиняемых, которые не могли нанять адвоката, и взять на себя все расходы.