Расскажи мне…

Сейчас много говорят о том, что плановая социалистическая экономика неэффективна, неповоротлива и так далее. А я после ройфмановского дела знаю, что она еще и жестока, кровава, бесчеловечна. И, честно говоря, всякий раз удивляюсь, когда слышу о каком-то новом талантливом бизнесмене. По-моему, это чудо, что после всех репрессий против предпринимателей наша земля еще может рожать…

Впрочем, о бизнесе, который по масштабам, по роли на потребительском рынке мог бы сравниться с трикотажным делом Ройфмана, я что-то не слышала. Если не изменяет память, более пятидесяти фабрик, артелей, колхозов были так или иначе вовлечены в него. Десятки магазинов. Грузы возили сотни грузовиков. И даже с милицейской охраной.

Тогда, готовясь к процессу, я спрашивала у Ройфмана, зачем ему надо было создавать такое огромное производство. В средствах он не нуждался, родом был из богатой семьи, которая до войны жила в Румынии, на границе с Бессарабией. Отец Бориса владел мыловаренными заводами. Он и сыну передал деловые способности. Даже учил его в коммерческом колледже. Мне же казалось, что Борис закончил не колледж в Румынии, а пять западноевропейских университетов, так был умен. Даже следователи восхищались: вот это голова, ему бы в министры. Или Березняковским комбинатом руководить… Тогда об этом гиганте индустрии, у которого были какие-то трудности, много говорили.

Но ум его был не только практическим. Признаюсь, что, готовясь к очередной встрече с ним, я листала какую-нибудь книжку об Рембрандте или Шекспире, чтобы в перерыве, во время отдыха, иметь тему для разговора. И хотя я тоже интересовалась театром, музыкой, искусством, но чувствовала, что для общения с ним моих знаний не хватает.

И знаете, как он объяснял свою преступную деятельность? Говорил, что ему стыдно платить гроши больным людям, которые трудились в мастерских. И потом, если знаешь, как делать больше товаров и лучшего качества, как же можно не делать их? Предпринимательский азарт, одним словом.

Еще мучила загадка, но спросить у него я не могла. За все время, пока я с ним работала, нас никогда не оставляли одних, обязательно кого-то подсаживали. И я по сей день не понимаю, почему вообще Ройфман признался. Почему сам поехал на Воробьевы горы, к сестре, у которой хранил ценности, и сдал всю «кладовку». Его поначалу обвинили в изготовлении совсем малого количества «левой» продукции. Никаких улик не обнаружили, да и не могли обнаружить, потому что документации на «левый» товар Ройфман не вел, все держал в памяти, голова его работала, как классный компьютер. Почему он вдруг все рассказал? Некоторые мои коллеги уверены, что под действием психотропных препаратов. Или просто устал? Хотя был сильным человеком. Я наблюдала. Как он держался: делал зарядку, защищал себя от нервных расстройств, следил за собой, тщательно убирал камеру…

Выходит, даже ей, своему адвокату, Борис не сказал правды?… Впрочем, как теперь проверишь? В моем ройфмановском «томе» есть рассказ его друга, которому следователи, как и всем арестованным, предлагали: признайтесь, сдайте ценности – взамен получите жизнь. И Борис поверил.

«Потом, когда мы встретились с ним на очной ставке, я сказал ему: «Боря, ты же видишь, к чему идет, опомнись, еще не поздно». Я хотел, чтобы он сказал правду. О том, что ценности, которые он им сдал, никакого отношения к трикотажному производству не имеют. Все, полученное за трикотаж, Борис вкладывал в дело, свободных средству него не было. Ценности достались ему в наследство от отца. Перед войной в Румынии, где они жили, начались гонения на евреев, страшные погромы. Оттуда был поток беженцев, и я, мальчишка в то время, помню, как им помогали. Они бежали разутые, раздетые, и москвичи возили в синагогу старые вещи, продукты. Отец Ройфмана успел ликвидировать свои предприятия, купить драгоценности, мне сам Борис рассказывал, это многие знали. Но ему внушили, что ценности должны быть переданы только в качестве возмещения ущерба, иначе это не повлияет на смягчение приговора. Так и в Уголовном кодексе сказано. И Борис на допросах стал говорить, что покупал золото, отсюда и статья «Валютные операции». А получив драгоценности, чекисты устроили громкую выставку. Пригласили фоторепортеров. В газетах появились статьи: ну и молодец КГБ, сумел изъять награбленное. И в тех же статьях – требование Ройфману от имени народа смертной казни».

Я говорила Борису о шуме в газетах. Но он отнесся спокойно. Заверял меня, что получил гарантию: ему обещали сохранить жизнь.

Но я по каким-то признакам понимала, что приговор будет самым суровым. А тут еще мировая общественность подняла шум, нобелевские лауреаты возмутились: в СССР готовится акция антисемитской направленности. Хрущев им ответил (это даже где-то было опубликовано), что в СССР судят не евреев, а матерых преступников, шайку воров, грабителей народа.