Расскажи мне…

Однако суд, исполняя директиву об ужесточении наказания за подобные преступления, приговорил Ройфмана и еще нескольких обвиняемых к расстрелу.

КГБ пытался было заступиться за несчастного, но Хрущев, лично курировавший это дело, грозным окриком: «Одним жидом будет меньше!» – поставил точку в этом деле.

***

Заведующий производством Шая Шакерман (кстати, племянник знаменитого в своё время одесского налётчика Мишки Япончика) родился в 1919 году. Он имел незаконченное высшее медицинское образование.

Воровать начал с 1946 года. В 1953 году попался и был осужден по закону от 7 августа 1932 года за хищение государственной собственности к десяти годам лишения свободы. Однако в тюрьме он находился всего лишь один год. Освободился по амнистии в 1954 году.

При расследовании дела Ройфмана – Шакермана КГБ вскрыл более шокирующие вещи. Дело в том, что Шая Шакерман в юности являлся негласным агентом МВД. Затем, став преуспевающим бизнесменом, Шакерман начал расплачиваться с сотрудниками МУРа не ценными сведениями, а натурой.

По причине связи Шакермана с МУРом, судили его отдельно от других (закрытым судом) и тоже расстреляли.

Приложение

Ирина Круглянская, «Известия» (№ 28 от 13 февраля 1993 года)

Дело трикотажного короля

В ведомстве госбезопасности дела мне не дали. Но поинтересовались: а какой повод вспомнить о нем?

Повод? Да посмотрите на прилавки магазинов – вот вам и будет повод. Сейчас вроде бы свобода предпринимательства, а ворчим, что наши бизнесмены ничего не хотят производить, предпочитая спекуляции. А тогда, в начале шестидесятых годов, преступная группа, как называли ее газеты, умудрилась создать производство, обеспечивающее трикотажными изделиями чуть ли не всю Москву. Так как же им это удалось? И какова с нынешних позиций степень преступности их деяний?

Но сколь бы значительными ни казались перемены в нашей жизни, а здесь, на Лубянке, как скрывали свои тайны, так и продолжают скрывать.

Ну что ж, будем считать, что чекисты таким образом даже облегчили нам задачу: избавили от ответственности за неточности. Документов нет – значит доверимся памяти. И в первую очередь памяти Людмилы Ивановны Дунаевой, адвоката, душа и мысли которого были сосредоточены на судьбе подзащитного почти год. Последний год «трикотажного короля».

Началось с того, что меня вызвали и предложили принять на себя защиту Ройфмана, вора и валютчика. Я всегда была человеком дисциплинированным и, получив специальный ордер, отправилась в Лефортовскую тюрьму. Могла ли предположить, что дело, участвовать в клотором собиралась чисто формально, останется в моей душе незаживающей раной? Столько лет прошло, а не стираются из памяти цифры, имена и даже мелкие детали, не имеющие никакого значения.

Прежде я не была в тюрьме КГБ, и меня там многое поразило. Начиная с пропускной системы. Ни надписей, ни заметного входа. Наконец, идя вдоль стенки, я увидела какую-то дверь. Не успела постучаться, как она сама открылась, и я вошла в какой-то коридорчик. Откуда-то раздается: «Адвокат Дунаева? Идите прямо». Иду. Опять дверь. И эта открылась. Потом еще дверь. В полной растерянности я оказалась во внутреннем дворе. До сих пор не могу без смеха вспоминать, как перепугалась.

Какой-то офицер провел меня в следственный изолятор. Там ждали двое. Как после выяснилось, следователи. Сразу предупредили, что КГБ – это не милиция или прокуратура, тут все серьезнее. И дали бумагу: расписаться.

Там было написано, что я не имею права распространяться о деле, переправлять сведения за пределы страны, много других предупреждений, о которых от волнения я тут же забыла. Кстати, потом, в процессе работы с подзащитным, секретность ужесточалась. В результате сейчас ни одной записи по этому делу у меня нет. Из тюрьмы нам ни листка нельзя выло вынести. А после процесса пришли из КГБ, сгребли все с моего стола, заколотили в ящики и вывезли.

Честно говоря, мне с самого начала хотелось из этого дела уйти. Друзья предупреждали: с КГБ надо быть бдительной, могут подловить. Да и профессионально делать нечего: если обвиняет КГБ, значит упаси Бог всерьез оспаривать обвинение. Кроме того, было похоже, что готовится какой-то показательный процесс. То ли для начала борьбы с хищениями (тогда много говорили об экономических реформах, требовали свобод, и надо было в очередной раз приструнить хозяйственников). Или хуже того, разжигали антисемитские страсти (по делу Ройфмана проходило много евреев).