Расскажу…

И со мной обычно едет помощница-костюмер. Такая у меня тогда была чудная Наташенька, ну большой ребенок. Живет с мамой. Сейчас она костюмером работает на телевидении, а так она начинала со мной. Хотя она была химик в прошлой жизни. Как бы «до» вообще. Я дружила сначала с ее мамой, потом мама ее говорит: «Может, ты мою Наташку куда-то пристроишь?» Так она стала моей помощницей. Отглаживала мне костюмы – все должно быть с иголочки. И на плечиках в целлофановом мешочке мне приносила.

Наташенька абсолютно не знает жизни, обожает собак (у нее две или три собаки), о которых она с утра до вечера может рассказывать, как она им трет морковку, какие витамины дает, как их кормит. В общем, у нее свой мир – это мама, книжки, кофе, собаки, костюмы, тряпки, очки. Какая-то немножко не от мира сего. Другая.

И этот большой ребенок сопровождает меня в ночной клуб под названием не помню каким, со специфической аудиторией. Я в этом клубе никогда не была. Огромный ангар. Темно. Гремит музыка. Лучи света. Толпы народа. Все это шумит-гудит, танцует, орет. И по центру мы видим постамент из металла в кругу, я теперь специалист и могу сказать, «стакан». И в этом решетчатом «стакане» под лучом света танцует голый, ну, прикрыта только часть, молодой красивый парень, извиваясь, выделывает нам полустриптиз. Он высоко, над головами людей, среди всей этой черноты, освещенный. Музыка гремит. Нас ведет охрана в глубину, к сцене, чуть дальше, и там другой такой же «стакан», в котором молодая девушка, прелестно сложенная, в купальничке таком блестящем вытанцовывает.

И вот моя Наташа, выпучив глаза из-под очков, которые, как мне кажется, вывернулись наизнанку, тихо, шепотом мне говорит: «Ирина Петровна, мы будем вот здесь выступать?!» – показывая на «стакан», где танцует полуголая девушка. У меня сердце упало от смеха и от всей ситуации. Я говорю: «Нет, Наташ, тут я точно не буду выступать. Я буду все-таки на сцене». – «Слава Богу! А то я вам не взяла подобающий костюм для этого выступления!»

И вот мы проходим через все это, попадаем за кулисы, где сидит команда, как же по-научному это назвать, в общем, мужчины, которые стали женщинами. Там у них есть такое потрясающее шоу трансвеститов. И они все за кулисами гримируются. Одна из них вроде бы Мэрилин Монро, вторая – Шер.

Я так понимаю, они изображают самых модных суперзвезд мира. Причем, когда я вошла, они: «О! Здрасьте!» Так экспансивно, как будто мы родственники или коллеги в Московском Художественном театре. Очень нежно, тепло и доброжелательно меня встретили. Тут же кто-то смахнул с гримировального стола все то, что лежало: «Освободите для Ирины Петровны». Как с главной героиней со мной, едва пылинки не сдували. Как будто я с небес спустилась к ним туда, и в этом была такая трогательность актерская!

Кто-то над этим, может, посмеется, кто-то, может, изумится. Когда я потом рассказала об этом в театре, на меня смотрели как на сумасшедшую просто. Но тем не менее я себя поймала на мысли, что мне неплохо там. И не стыдно там, а нормально. То есть адекватно. То есть все равно актеры. Все равно действо. Все равно лицедейство. И все равно одна и та же цель – выйти на сцену и покорить зрителя.

Конечно, мне было смешно наблюдать, как они друг друга называют, женскими именами, хотя они… Я очень пристально их рассматривала – мужчина это или не мужчина. Мне было любопытно, потому что я никогда этого не видела. Но тем не менее есть в них что-то интересное, что-то странное, как весь наш XX – начало XXI века – все с ног на голову. Но – это жизнь. Я не имею права осуждать других людей, так меня воспитали. И кого-то учить, заставлять их жить по каким-то другим законам тоже не имею права.

Никогда не забуду одно интервью, я слушала его по телевидению. Мне очень нравилась эта милейшая женщина, очень стильная такая, современно одетая, умница. И вот ее спрашивали, что такое свобода, поскольку она демократ. И она очень четко стала объяснять: «Ну, представьте, вот человек, да? Очертите вокруг него круг или эллипс, и рядом человек – и вокруг него такой же круг очертите. Это его мир. И самое главное, чтобы твой эллипс или твой круг не ущемлял круг другого. Чтоб не задавливал, не залезал, чтобы держался хоть на каком-то расстоянии, уважая другой мир».

Вот это подлинная свобода – не ущемлять другого своими указаниями, своими требованиями. Даже если этот человек, может быть, не соответствует твоим привычкам, твоим нормам. Может быть, он тебе вообще не нравится. Твое право – ты можешь уйти. Но не дави на него. Не трогай его. Если он тебя обижает, уйди. Не мешай другому. И в этом истинная, по большому счету, интеллигентность.

Часто я слышу: «Артист не имеет права делать то-то» или «Вы не имеете права опускаться до уровня публики, не имеете права делать что-то на потребу публики».