Рассказы

– А как же узнать ее, проказницу? – спрашивали детки, левый глазик закрывая, а ротик алый открывая от сладкого и пряного, тягучего и липкого, как медок сна грядущего.

Вздохнула девушка, будто вспоминая что-то печальное и, посмотрев в окошко на улицу, продолжала:

– Узнать не сложно… Кто темным силам поклоняется, мысли черные от добрых людей скрывает, дела за ради злобы и зависти делает, вольно или невольно, под ночным покровом чужое ворует и хитростью не свое выманивает – в том живет частица души Старшой Сестры. И нельзя водой такую душу отмыть, нельзя уговорами заговорить.

Пока сама окаянная не поймет, что злость ее несчастной делает, пока сама не остановится, добром чистым не обернется, всю черноту с сердца счищая, – ничего не изменится, ребятушки.

Посмотрела больная девица на гостей своих маленьких, словно пирожки по полу рассыпанных, сладко дремлющих, и сама хотела на чуток прикорнуть на подоконнике.

Как вдруг один мальчуган с полу поднялся, будто на него волшебный сон-сказ не действовал, и спросил:

– И тебя Старшая Сестра прокляла, значит?

Удивилась Рада вопросу волнительному и тону серьезному:

– Ты почему не спишь, Кирилушка?

– Коли найду я проклятую Сестру Старшую, приволоку в древний город столицу нашу, где черемухи растут, проснутся боги наши славные, выздоровеют твои ноженьки, милая Радужка?

Обняла молодца девушка, поцеловала в чуб его русый от души.

– Матушка моя, умирая, предрекла мне, – смущенно изрекла Рада, – если я колдовать не буду, как она раньше, а до нее бабка моя, а до бабки – древние женщины, ноги мои в деревяшки сухие превратятся, ибо проклятье на нашей семье стовековое, с дьяволом кровью подписанное. Каждый год все выше болезнь меня точить станет, а как сердца коснется – одервенею…

Заплакал тихонечко Кирилка, хоть мужчинам это и не положено было.

А Радужка утешала:

– Да я сильно не печалюсь, дружочек, и ты не плачь. Мужа и детей у меня нет, большого хозяйства или богатства тоже. Терять нечего. Пожила чуток, порадовала друзей сказками да глупыми выдумками – хватит с меня.

– А почему не колдуешь? Ведьмы не только кровь пьют, но многим чем помогают. В соседней деревне, сказывают, живет одна такая, Маруся Коза, с хворями разговаривает, тяжелые болезни уводит. Любят и уважают там эту ведьму.

– Видела я, Кирилка, к чему колдовство приводит. Бабушка моя в доме живой сгорела, пусть душа ее очистится, а матушка, всю ночь проплакав слезами горючими, наутро поклялась отомстить всем виноватым. И начались черные времена в округе, когда семьи как орехи кололись, дети умирали на руках у матерей, и люди в тени превращались от черного ее колдовства. Пока и мою матушку не поймали и осиновый кол ей в сердце не воткнули, чтоб остановить проклятие.

И я лучше одервенею, чем на эту дорогу шаткую ступлю. Коли должен кто умереть – пусть умрет, а коли жить хорошо захочет – узнает, как и без моей помощи.

Вот в чем себе отказать не могу – то детей хворых лечить. Тут мое сердце не подвластно моему решению. Но только словом, только добрым отношением…

И нежно так в глаза Кирилке посмотрела отблеском своим травяным, проникновенным, что слезы детские тут же высохли и мальчонка улыбнулся в ответ светло.

– Ну, а за что же тебя тогда Боженька наказал?

– Каждый день, Кирилка, его прошу простить за грехи родителей, да видно, кроме маминого пророчества, ничто мне не поможет.

– Какое пророчество? – оживился малый защитник.

– Умирала матушка страшной смертью, с осиновым колом в сердце десять дней и десять ночей, уча меня черному мастерству колдовства и ворожбы, – шепотом продолжала на ухо малому другу Рада. – Все умею, все могу! Сила во мне невиданная: все секреты мне матушка перед смертью открыла, хоть и было мне пятушка лет. Не стала я окаянную родительницу огорчать, что не собираюсь дело ее продолжать, вот и раскрыла она мне на прощание перед самым своим исходом секрет страшный. Снимет проклятье лишь женщина с каменным сердцем…

– Злая колдунья? – обомлел мальчуган.

– Вовсе нет, добрейшая из добрейших, с благородным и гордым сердцем, которое матушка моя разбила ей. Но Боги смилостивились над несчастной, и, чтобы не лишить семью главной опоры, на которой, будто на сильной яблоне все плоды, и счастье держалось, ее сердце окаменело от горя. Навсегда.

А как найти ту женщину – я, мальчик, не знаю. Издалека ли изблизи не видны мне сердца, ни каменные, ни обычные человеческие.

Кирилка положил руку свою дружественную на плечо юродивой и улыбнулся открыто.

– Верю, счастье найдет тебя, милая Радужка! Не может быть, чтоб на одну тебя такие несчастья обрушивались. Где-то и тебе кусочек радости припасен.

– Потерялся, наверное, мой кусочек, дружочек мой.

Обнялись друзья, смахнули слезу, глянь, а на дворе уж и вечер. И шум-гам за окном!

Детки-пирожки попросыпались вмиг, в чем дело посмотреть, из домика вылететь захотели, столпились у дверки деревянной скрипучей, да и обомлели от чуда расчудесного, что в сени к Радужке пожаловало.

Так и попадали гурьбой развеселой на половички назад, расступаясь.