Рассказы

Наконец она выбралась на поверхность моего зуба, склонилась надо мной, вытащила из-под языка ватку, велела прополоскать рот и чуть отсела от меня. Дрянная машина умолкла. Я понял, что до сих пор глядел в окно кирпичного строения напротив и взгляд мой был натянут и прочен, как змеиный хвост, третья точка опоры у памятника «Медный всадник» Фальконе, тогда как две другие точки опоры были распределены между руками, я держал все свое больное тело на весу, зацепившись взглядом за раму окна напротив. Почему из окон зубоврачебных кабинетов, боже ты мой, всегда такой черно-белый пейзаж, ни тебе детишек на качелях, ни сирени, бьющейся головой в стекло, и облака над зубоврачебным кабинетом аккуратные, пристойные, скучные на фоне прозаического куска неба. Я прополоскал рот с зубом, болевшим где-то за пределами меня так, что врачиха опасливо переместилась подальше от центра моей боли. Я скосил глаза на ее лицо, но увидел лишь мочку уха, разношенную золотой серьгой, тяжкой и грубоватой, может, вовсе не золотой, которая висела, как большая рыба на тоненькой леске, грозя сорваться. Она оглянулась.

— Молодец, — ласково одобрила она меня, — хорошо сидели. Канальчик мы прочистили. Сейчас пойдете в десятый кабинет, там вам сделают снимочек, а уж тогда снова прошу ко мне.

Я напряг рот в улыбке. Мне стало приятно, что она похвалила меня. Я шаркнул ножкой, как маленький мальчик, и пошел по залу, где мучались, полулежа в креслах, другие грешники. Я остановился у одного из кресел и посмотрел на девушку, которая вышла замуж за старика, глаза ее выражали мольбу, а над щелью рта была нацелена стальная игла. Я в эту минуту, встретившись с нею глазами, все простил ей, тем более что сам я ничего не мог ей предложить, в смысле законного брака, чтобы спасти ее душу от гибели.

Перед десятым кабинетом сидело человека три, пригорюнившись, опершись больным зубом о ладонь. Я промычал, кто последний, и, получив ответ, примостился на стуле и уткнулся в плакат «Берегите зубы», где молодой человек моих лет смотрел на меня безмятежным взором, в котором отражалась совершенно здоровая совесть, и сверкал, как печка, кафельными зубами. Должно быть, он не сладкоежка, как я. Я ужасный сладкоежка. В моем детстве сладкого было мало, и когда это до меня дошло (после поступления в институт), я как с цепи сорвался. Люда обычно приходила ко мне в общежитие с пирожными. А я к ней возил шоколадки, но она была к сладкому равнодушна, что я заметил не сразу, а на третьем году нашего брака, и всегда была рада скормить мне при случае конфетку, так как, по ее словам, после сладкого я добрею.