Рассказы, эссе, философские этюды

    Несмотря на свои признанные качества бойца авторитетом Давид не был. Для этого недостаточно одних бойцовских качеств. Он был слишком прост для авторитета. Едва вступив в камеру он не только в подробностях рассказал о своей последней драке, но и вообще до бесконечности исполнял: «эх, скольких я зарезал, скольких перерезал». И ни о чем другом, кажется не умел разговаривать. Он постоянно демонстрировал свою мускулатуру, отжимаясь от пола и подбрасывая себя при этом. Настоящий авторитет не хвастает, как правило, тем, «скольких он зарезал» и предпочитает, чтоб об этом говорили за него другие. А главное это должно ощущаться само, радиироваться из него. Не обладая всем этим, Эль Арс не мог  иметь высокого ранга в уголовнолй иерархии. Но, хотя его и не уважали особенно, никто даже из больших авторитетов не решался наступать ему на мозоли, поскольку он практически всегда был при ноже и с исключительной легкостью хватался  за него против кого угодно и, как сказано, отлично владел им.

   Так вот, однажды я лежал на нарах и читал письмо, которое только что получил от жены. У меня с ней были очень бурные отношения: была большая страсть, были большие силы душевного притяжения, но в этой же плоскости и большие силы отталкивания. Мы с ней несчетное число раз сходились и расходились, и то и другое  очень бурно.  Она, как никакая другая женщина в моей жизни , умела достать мня до самых печенок. Это продолжалось и когда я сел, и этим своим письмом она как раз в очередной раз достала меня. Прочтя письмо, я некоторое время лежал погруженный в себя и отключенный от тюремной действительности. Потом у меня появилось желание тут же ей ответить и я пошарил рукой по тумбочке, где лежала ручка. Ее на месте не оказалось. «Кто взял ручку?» – спросил я как раз тем тоном, которым исполняется хорошее «ециа», хотя я и не думал об этом. «Я – сказал эль Арс – Понимаешь…» – хотел продолжить он, но я не слушая его понес: «Ты что, не умеешь порпосить, когда берешь чужую вещь?» - «Да, извини, вот она» – сказал он подходя и ложа ручку. И тут я заметил, что он ходит в моих тапочках. «Ты что, вообще оборзел, та-та-та» – И я обрушился на него, раскатываясь как по учебнику.  Железный боец заблеял что-то неопредпленное, скинул тапочки и почти бегом скрылся в туалете, он же  душевая и, чтоб я отстал от него, открыл на полную мощность воду. Но забыл при этом закрыть проем в туалет (двеврей не было) импровизированной шторой. Брызги при этом полетели в камеру. Меня эти брызги касались меньше,чем кого-либо другого, мои нары были в противоположном углу. В нормальном состоянии я не люблю делать замечания без крайней нужды по причине того самого недостатка агрессивности, от которого меня пытался излечить Лугаси. Я сам придумываю за другого возможное извинительные обстоятельства, что б только не вступать в неприятный для меня разговор. Тем более не стал бы давить на эль Арса, зная его взрывоопасность и опасность. Но тут меня несло без того , что бы я это замечал. «Ты что, не можешь закрыть занавеску? Тра-та-та-та.». Бедный эль Арс молча высунул мокрую руку и задернул занавеску.

   Но сознательно сделать впечатляющее «ециа» мне никогда не удавалось. Хотя, конечно, мне приходилось говорить людям и неприятные вещи и оскорблять их, если я считал, что это очень надо. Но это получалось у меня очеь сухо, с неустранимыми интеллигентскими интонациями, что даже в нормальной среде снижает эфективность такого выступения, в уголовной же может свести его на нет и даже дать обратный результат. Тем не менее потенциальная возможноять освоить эту технику у меня, конечно была,  если б я себе такую задачу поставил. Но если бы Лугаси и попытался обучить меня всему этому, у него все равно ничего не получилось бы. Потому что применение  подобных приемчиков – это не только вопрос  техники или искусства. Это прежде всего вопрос жизненной позиции. Лугаси был не просто учитель, он был стихийный философ, задавшийся вопросами, как жить, кем быть, ответивший себе на эти вопросы и с этих позиций пытавшийся учить меня и других. Но только в моем лице он встретил другого философа, к тому же написавшего уже основную часть своей философии. (К моменту, когда я сел, моя первая книга «Неорационализм» должна была выйти в печати, и из-за посадки выход ее тогда сорвался.).