- Я.
- Спасибо, Мазаев.
- Пожалуйста, - сказал бы я.
И это все, о чем я мечтаю.
Лодя, однако, не появлялся, хотя мы договорились, что он будет ждать меня внизу с узлом или с узлами, в зависимости от того, как они переделят имущество.
Мне надоело сидеть. Я поднялся на четвертый этаж и позвонил в дверь.
Отворила жена брата. Она была бледная, лохматая, охваченная стихией отрицательной страсти.
- Скажи ему... - закричала она мне в лицо, не здороваясь. - Скажи ему, пусть он не забирает у меня дачу. Когда я ее заработаю... Я женщина! У нас ребенок!
Я вошел в комнату. Лодя стоял у окна ко мне спиной, сунув кулаки в карманы. Он был толстый. И в детстве тоже был толстый, с пухлым ртом.
- Отдай ей дачу, - сказал я. - Ты же не будешь там жить.
- Я туда носа не покажу! Я вообще эту дачу ненавижу! Я ее сожгу, но ей не отдам! Сожгу, а не отдам!
Лодя вытащил из кармана один кулак и потряс им над головой.
Я никогда его не видел таким. Лодя был флегма, и мне всегда казалось, что общая температура тела у него 34 градуса, как у медведя в спячке.
- Почему? - спросил я.
- Потому что она профурсетка.
Я пошел на кухню и, пока шел, искал синоним слову "типоразмер". Жена брата стояла посреди кухни и ждала результата переговоров.
- Он не отдает, - сказал я. - Он говорит, что ты профурсетка.
Жена брата посмотрела на меня глазами, сверкающими от слез. Ее лицо было красивым, одухотворенным от гнева.
- Митя... - тихо сказала она. - Вот ты послушай, что было: мы собирались в гости, он сказал: "Не крась губы, тебе не идет..." А я накрасила, потому что сейчас такая мода.
- Но если тебе не идет...
- Но если такая мода...
Я пошел к брату.
- Она накрасила губы, что тут особенного? - спросил я.
- Дело же не в том, накрасила она их или нет. Дело в том, что она превыше всего любит себя и свои удовольствия! А на меня ей плевать с высокой колокольни! Даже если я завтра попаду под трамвай, она вечером пойдет в кино и будет говорить знакомым, что ей очень тяжело и надо было отвлечься. Это страшный человек, Митя! Ты ее не знаешь! Это - чемпион эгоизма!
Я постоял и пошел на кухню. Квартира была старая, довоенной постройки, коридоры длинные. Я устал ходить туда и обратно.
- Он говорит, что ты чемпион эгоизма, - сказал я жене брата.
- Просто я ему надоела, и ему надо к чему-то придраться, - на ее глазах заблестели слезы. - Я все бросила ради него. Он сломал мою жизнь.
Я вздохнул и пошел в комнату.
- Она ради тебя все бросила. Нехорошо.
- А что у нее было, чтобы жалко было бросить? Это я бросил больных родителей! Будь проклят день, когда я ее встретил. Господи! - Лодя прижал руку к сердцу и поднял глаза к потолку, как святой Себастьян. - Если бы можно было проснуться, и ничего не было. Сон. Если бы можно было вернуться туда, в пять лет назад, я за версту обежал бы тот дом, в котором я ее встретил.
- Ладно, - сказал я, - я пошел!
- Куда? - растерялся Лодя и перестал быть похожим на святого Себастьяна. Стал Лодей. - Как это пошел?
- Вы просто любите друг друга. А я как дурак хожу туда-сюда.
Я понял: у них шла борьба за власть. Лодя хотел подчинить жену. А жена отстаивала свои права на индивидуальность.
- Но книги... - Лодя пошел за мной следом.
- Вы помиритесь, и мне придется везти твои книги назад. Я так и буду - туда, сюда... Некогда мне.
Из кухни выскочила жена брата и схватила меня за руку. Пальцы у нее были тонкие, но очень сильные.
- Подожди! - крикнула она.
- Пусть уходит! - крикнул Лодя и, схватив меня за другую руку, потянул к двери.
Я делал шаг вправо, потом два шага влево, в зависимости от того, кто меня дергал: Лодя или его жена. Жена была сильнее, и я побоялся за свой плечевой сустав.
- Больно же... - сказал я.
- Пусть останется, поест! Он же два часа внизу сидел! - сказала жена.
Это было справедливо, но Лодя справедливо боялся, что, если я задержусь, их зыбкие отношения примут прежний крен, и тогда Лодя останется без жены, а жена без дачи.
- Не нужна мне твоя дача, - сказала жена, отпуская мою руку.
- Да бери, пожалуйста, - уступил Лодя.
- На что она мне? Сидеть там одной, как сурок...
- Ты одна не будешь. Приятелей много.
- Приятелей много, а ты один.
Жена смотрела на Лодю. Ее губы вспухли от слез, как весенние почки. В глазах стояло солнышко.
- Прости меня, - попросила она. - Я больше не буду красить губы.
- Я не могу простить. Я поклялся здоровьем нашего ребенка. Если я тебя прощу, бог накажет...
- У бога столько дел: времена года менять. Баланс в природе поддерживать. Думаешь, ему есть время слушать твои глупые клятвы?
Жена взяла Лодю за руку, и они пошли по коридору. Вошли в комнату и закрыли за собой дверь.
Я хотел было выйти из квартиры, но не знал, как обращаться с замками.
Я заглянул в дверной глазок. Была видна лестница и лифт, уменьшенный оптикой.
Я пошел на кухню и сел на табуретку. Очень хотелось есть. На холодильнике лежала газета. Я раскрыл ее, прочитал: "Производственное объединение "Кзыл-Ту" приступило к серийному изготовлению оригинального термоса для хранения и транспортировки обеда из трех блюд..."