Рассказы и повести

Я вернулся к входной двери и стал энергично орудовать с замками. В какой-то счастливый момент дверь раскрылась. Лестница и лифт явились мне в реальных размерах.

"Стандарт"... Тогда получится: "Подсчитано отдельно по номенклатуре и каждому стандарту". Не годится. Может быть, "индивидуальность". Но слово "индивидуальность" применяется только к одушевленному предмету и не может быть применимо к единице оборудования. Например, моя индивидуальность состоит в отсутствии всякой индивидуальности. Индивидуальность Киры - в том, что она женщина. Главное в ней - это стихия женственности, которая от нее исходит и охватывает людей, зверей и даже неодушевленные предметы. Когда она держит в руке, скажем, ложку, то это уже не просто ложка, а ложка плюс еще что-то, весьма загадочное и вкрадчивое.

Все люди, которых я знаю, где-то работают, что-то делают, сеют разумное, доброе, вечное и по десять лет ходят в одном и том же пальто. Кира - ничего не сеет и одевается по завтрашней моде. У нее есть манера опаздывать на час и на два. Но если бы Кира совсем забыла о свидании, я все равно ждал бы ее - день, два, неделю - до тех пор, пока она не вышла бы из дома, скажем, за хлебом и не наткнулась на мою машину случайно.

Мимо машины прошли двое: женщина и девочка лет четырех. Глаза у женщины полны слез, а губы девочки упрямо поджаты.

- Это хамство, - обиженно проговорила женщина. - Хамство, и больше ничего!

- Ну и пусть! - ответила девочка.

Я смотрел им вслед. О! Как бы я хотел, чтобы эта была моя семья. Вернее, вместо жены - Кира. А в дочках могла бы остаться именно эта юная хамка.

Из подъезда вышла Кира. Я смотрю на нее, и у меня настроение как у мальчика, которого взяли в цирк.

Кира садится в машину. Спрашивает:

- Хочешь яблоко?

- Нет, - отказываюсь я. Потом вспоминаю душистую упругость антоновки и говорю: - Вообще-то хочу...

Кира достает из сумки два яблока: одно для себя, другое, поменьше, для меня. При всем своем нежелании жить, она очень следит за своим здоровьем и не забывает о витаминах.

Я поднимаю очки на лоб и начинаю есть. Она искоса следит за мной, и я вижу, что ей все во мне не нравится.

- Может, пойти работать в штат? - раздумывает Кира.

- Ни в коем случае! - пугаюсь я, потому что не в состоянии совместить эти два понятия: Кира и штат.

Потом я думаю о том, что ежедневная служба дисциплинирует ее, и говорю: - А может, тебе действительно пойти в штат...

- Ты когда-нибудь играл сам с собой в бадминтон?

- Как это? - не понимаю я.

- Ну вот ты бросаешь волан. Он летит и падает в траву.

Ты подходишь, поднимаешь, возвращаешься на исходную точку. Опять бьешь ракеткой. Волан опять летит и падает в траву. Ты опять идешь, опять подбираешь...

- К чему ты это?

- К тому, что беседа - это тоже игра. Прием и подача.

А ведь я одна разговариваю.

- Почему?

- Я спрашиваю: "Хочешь яблоко?" Ты говоришь:

"Нет", потом тут же говоришь: "Да". Я спрашиваю: "Идти работать?" Ты говоришь "нет", потом тут же говоришь "да". Ты что, дурак?

Я боюсь сказать "нет", а потом тут же сказать "да".

- Не знаю, - говорю я, - вообще, я всегда хорошо учился...

- Господи... - вздыхает Кира.

Я обижаюсь, но не показываю вида. Иначе она скажет:

"Никогда не страдай при женщине. Вот придешь домой и страдай сколько хочешь".

Она злится и срывает на мне злость за то, что я - не тот, кто ей нужен. Ей нужен совершенно другой человек, а вместо него я. Со мной ей плохо, но без меня еще хуже.

Без меня ей некому будет показывать свою злость и не на ком ее срывать. У нее просто лопнет сердце.

Мы едем за город. Это называется у нас "по огородам". От основного шоссе идет бетонная дорога, по которой никто не ездит и не ходит. Куда она ведет? Откуда она возникла?

- Тебе надо родить, - советую я.

- От кого?

- От меня.

- Я не хочу от тебя. Ты некрасивый.

- Маленький я был очень хорошенький. Хочешь, карточку покажу?

Мы съезжаем с бетонной дороги и несемся куда-то по кочкам, мимо избушек с курами и гусями. Высокий человек в серой кепке провожает нас глазами. Он видит, что нам весело, и ему хочется вместе с нами.

Здесь я даю ей в руки руль и учу ее водить машину. Я учу ее уже два месяца, и она обнаруживает явные способности.

Кира не собирается водить машину, и мое обучение не имеет никакой практической пользы. Просто она выходит ко мне из своей жизни в растерянности, в раздрызгах, а я ее собираю. Я даю ей в руки руль, переключаю ее внимание на движение, на скорость, на повороты, и она забывает обо всем остальном. Она крепко держит руль, глаза ее горят, она похожа на девочку, играющую в лапту. Я люблю ее вместе с ее никчемностью и хамством. Я могу отвезти ее на самое синее море и научить водным лыжам. Я могу отдышать ее, как замерзшую птицу, и в ней не будет больше хамства отчаяния, а будет корректность человека, уверенного в своем завтрашнем дне. Я говорю:

- Выходи за меня замуж.

- Но я не люблю тебя.

Я знаю: она любит другого. Для меня это не новость, и все равно я чувствую, будто мне в грудь положили холодный брусок.

Кира смотрит на меня, и ей меня жаль.