Рассказы из книги "Маргинальные истории"

В последующие недели мы были неразлучны. Потом, в феврале, Коос сообщил,

что должен лететь в Сальвадор подготовить несколько репортажей. Мы

договорились вместе поехать в аэропорт встречать его, когда он вернется, но

сделать этого не смогли, потому что он не вернулся.

Коос Костер, вместе с четырьмя другими голландскими журналистами, был убит

сальвадорской армией, при пособничестве военных советников Соединенных

Штатов.

Одним очень холодным утром мы повезло останки Кооса на маленькое

голландское кладбище. Голубые глаза Кристы смотрели в покрытое инеем небо.

«Я уезжаю», - шепнула мне она. Я спросил ее, куда. - «Занять место моего

товарища», - ответила она.

Нет в жизни ничего труднее, чем проводить подругу на войну. Именно на войну,

без эвфемизмов, потому что Криста вступила в отряд сальвадорских партизан, и

разумеется прошли многие годы, в течение которых я ничего о ней не знал. Мы

попрощались все той же фразой – «С рождеством!» и договорились, что это

навсегда останется нашим приветствием, потому что каждый раз, произнося его,

мы будем знать, что нас трое. С рождеством!

В 1986 году я по журналистской работе попал в Сальвадор, нашел и начал

разматывать ниточку подпольного клубка и попросил ребят, чтобы помогли мне

попасть в Чалатененго, на освобожденную территорию. Там, в одной из

деревушек Чалате, я увидел партизанского врача с бездонными голубыми

глазами и длинными светлыми волосами. «Компаньера Виктория», - представили

мне ее.

«С Рождеством!», - сказал я ей. «С Рождеством!», - ответила она.

Мы не могли показать, что знакомы; это было опасно, особенно для меня, так что

нам пришлось ограничиться только взглядами друг на друга, и потом только моим

взлядом на то, как она принимала десятки раненых, и объясняла, как подготовить

кокосовую сыворотку, оперируя под открытым небом и заживляя раны сложными

препаратами или просто лечебными травами.

Госпиталь «Виктории» состоял из четырех гамаков, бамбукового операционного

стола, аптечки, постоянно находившейся в рюкзаках за плечами двух ассистентов

и котелка с кипящей водой для стерилизации инструментов и бинтов. Никогда

раньше жизнь не казалась мне такой хрупкой. И никогда раньше не видел я ее в

более надежных руках.

Каждый раз, когда сальвадорская армия или авиация атаковали партизанские

позиции, госпиталь перемещался в другой район сельвы. Больные на носилках,

инструменты в рюкзаках, и «Виктория», раздающая слова ободрения,

антибиотики и надежду.

Я знаю, что она выжила и после войны продолжила руководить походным

госпиталем. В одном из уголков моего дом ее ожидают книги – стихи Эриха

Мюхсама, - которые она оставила перед отъездом.

Где бы ты ни была, Криста, «Виктория», с Рождеством!

ПОТЕРЯННЫЙ ОСТРОВ

Он называется Малы Лосины и с самолета выглядит как охровое пятно в

Адриатическом море, возле побережья страны, которая когда-то называлась

Югославией. Однажды, попав туда без особых планов и сроков, в старом доме в

Артаторе я начал писать текст, который стал моим первым романом.

Повсюду цвели сливы, олеандры и люди. Процветала, например, Ольга,

красавица-хорватка, сочетавшая свои обязанности по содержанию пансиона с

любовью к хриплому голосу Камарона де ла Исла. Процветал Стан, словенец,

который каждый вечер разжигал мангал, открывал несколько бутылок сливовицы

и приглашал соседей и прохожих насладиться гостеприимством своей террасы.

Процветали Гойко, черногорец, поставлявший рыбу и кальмаров к праздничному

столу, и Владо – македонец – певец непонятных, но оттого не менее прекрасных

арий. Рассказывая свои бесконечные истории, процветал Левингер, боснийский

аптекарь, еврей, бывший санитар антифашистского партизанского отряда. Иногда

Панто, серб, которого когда-то выгнали из флота, брал в руки аккордеон, все мы

пели, и за второй бутылкой сливовицы мы братались нежностью

уменьшительных: Ольгица, Станица, Гойкица, Владица, Пантица. Мы понимали

друг друга благодаря нашему вавилонскому винегрету из итальянского,

немецкого, испанского, французского и сербо-хорватского.

- Главное, это что мы понимаем друг друга, - говорили мне. И повторяли: -

В Югославии мы все друг друга понимаем.

Тшибили, салуд, прозит, салуте, санти.

В течении многих лет Малы Лосины был моим тайным раем, был пока не

произошло что-то непоправимое, пока не возникло какое-то странное

предчуствие, чего никто из моих друзей не смог мне объяснить, но это особенно

замечалось в перемене настроения или молчании, когда речь заходила об истории

страны.

Когда дикость сербского национализма вытащила из музеев обмундирование

«четника» и дикость национализма хорватского облачилась в «усташа», остров не

остался в стороне от конфликта.

Ольга закрыла двери своего сердца для фламенко и двери своего пансиона для

всех, кто не хорват. Один из наступивших дней застал Панто марширующим в

одиночку по улицам Арататоре, неся с собой сербский флаг и старую ненависть,

смешанную с алкоголем. Веселый полуграмотный парень, еще недавно игравший

на аккордеоне, повторял теперь бредовые речи, присущие всем на свете