Рассказы из Пушкинского дома

В Лицее Пушкин поразил товарищей своим образованием. Иван Пущин вспоминал: «Все мы видели, что Пушкин нас опередил, многое прочел, о чем мы и не слышали, все, что читал, помнил…». Уже в 13 лет он был признанным поэтом среди своих товарищей. Но скоро слава его вышла за стены Лицея. Пушкин «рос не по дням, а по часам», подобно славному богатырю Гвидону, который вдруг

…на ножки поднялся,
В дно головкой уперся,
Понатужился немножко:
«Как бы здесь на двор окошко
Нам проделать?» — молвил он,
Вышиб дно и вышел вон.

Книги были всегдашними друзьями Пушкина, от колыбели и до самой гибели. Большую часть денег, заработанных изданиями своих произведений, поэт тратил на покупку книг. Его знали во всех книжных магазинах Петербурга. Часто видели на Большой Морской у известного книготорговца Плюшара, в лавке Слёнина на Невском проспекте, в доме Публичной библиотеки и на Садовой улице, где торговали книгами братья Глазуновы. В лавке Лисенкова он узнавал о новых книгах для книжного обозрения издаваемого им «Современника», в английском магазине Л. Диксона требовал книг, относящихся к биографии Шекспира. У А. Ф. Смирдина его привлекали хозяйская библиотека и литературный клуб, где собирались писатели. Много книг Пушкин выписывал из-за границы через магазин Ф. М. Беллизара, помещавшийся в доме голландской церкви на Невском проспекте. У Беллизара покупать было особенно приятно: он охотно продавал в долг Пушкину и не торопил с отдачей денег…

Человека среднего роста, с огненными глазами на желтоватом нервном лице хорошо знали и в лавках попроще. Купцы, хозяева «холодных» лавок (они не отапливались из страха перед пожаром), ставили их там, где больше простого народа: у рынков, балаганов, деревянных катальных гор.

Поэт радостно сообщал жене о новых пополнениях: «Моя библиотека растет и теснится!»

«Я разоряюсь на книги, как стекольщик на алмазы», — смеясь, говаривал Пушкин своим друзьям.

Он не имел сил совладать с желанием приобретать их, несмотря на требование рассудка. Пушкин так и не смог заплатить Беллизару. Долг вырос до огромной суммы в 3399 рублей…

В квартире на Мойке Пушкин думал прожить с семьей не менее 2 лет. Поэт был на вершине славы, в расцвете творческого гения. Он уже написал «Полтаву», «Бориса Годунова», «Евгения Онегина», задумывал новые произведения, начинал исторические исследования. Казалось, все впереди…

«Душа моя расширилась, я чувствую, что я могу творить!» — писал он в одном из писем.

Он мог бы прожить еще несколько десятилетий! И силы телесные «были таковы, что их достало бы у него на 90 лет…»

Поэт ожидал счастливого нового, 1836 года. Но уже отливалась та страшная пуля…

Счастья не было. Материальное положение Пушкина после женитьбы все ухудшалось. Светский образ жизни требовал больших расходов. Увеличивались долги… Нравственное состояние поэта было гнетущим: тяготила опека императора, объявившего себя цензором его произведений, постоянный жандармский надзор.

Зимой 1836 года враги Пушкина распространили против него подлую клевету, которая задевала честь жены, Наталии Николаевны. В травле поэта принял активное участие голландский посланник в России барон Геккерен.

Приемный сын Геккерена, молодой французский эмигрант Жорж Дантес, зачисленный Николаем I в русскую гвардию, нагло ухаживал за женой Пушкина. Дуэль сделалась неизбежна. Царь и его двор ненавидели поэта, автора смелых стихов, друга декабристов. Потому Дантес и посмел поднять руку на гения России.

Утром 27 января Пушкин «встал весело в восемь часов — много писал — часу до одиннадцатого». Потом взялся читать «Историю России в рассказах для детей». «История» А. О. Ишимовой была последней книгой, которую он держал в руках.

Секундантом Пушкин выбрал Константина Данзаса, бывшего лицеиста. Если б в Петербурге находились Вильгельм Кюхельбекер, Иван Пущин и Иван Малиновский — ближайшие и дорогие Пушкину лицейские друзья, — может, он выбрал бы кого-нибудь из них. И вряд ли состоялась бы тогда эта дуэль! Все трое поступили бы так, как Пущин, который писал из тюремной камеры, узнав о гибели друга, Малиновскому: «Если бы при мне должна была случиться его последняя, несчастная история, и если б я был на месте Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь, я нашел бы средство сохранить поэта-товарища, достояние России».

Данзас средства такого не нашел и свою грудь не подставил…

В четвертом часу дня Пушкин и его секундант сошлись в кондитерской Вольфа и Беранже на углу Невского проспекта и набережной Мойки. Оттуда они отправились в санях по направлению к Троицкому мосту.

День был холодный, ясный. На Неве стояли высокие в две стороны деревянные катальные горы, украшенные елками и цветными бумажными лентами. Масса простого люда собралась на гулянье. Съехалась и петербургская знать — покататься в расписных санях. Мороз усиливался, и некоторые кареты уже возвращались. Знакомые весело раскланивались с Пушкиным, не догадываясь, что он едет к месту поединка…