Рассказы из Пушкинского дома

Из дальних лет пришел к нам еще один документ под названием «Рассказ самовидца». Листаю ветхие его страницы в Рукописном отделе. Имя рассказчика неизвестно. Запись была обнаружена в бумагах М. Я. Чаадаева, брата П. Я. Чаадаева, друга Пушкина, философа, публициста, члена одной из первых тайных организаций декабристов — «Союза благоденствия». М. Я. Чаадаев хорошо знал многих декабристов и, вероятно, уговорил человека, бывшего в числе зрителей на кронверке, записать свои воспоминания. «Самовидец», по-видимому, стоял недалеко от виселицы и близко видел осужденных. Очень ценно в его рассказе нигде более не встречающееся сообщение о трагической «жеребьевке»: «Преступники на досуге, сорвав травки, бросали жребий, кому за кем идти на казнь, и досталось первому — Пестелю, за ним — Муравьеву, а далее — Бестужеву-Рюмину, Рылееву и Каховскому».

Вот и палач, он приблизился. Но… Как вспоминал обер-полицмейстер Княжнин, «когда он увидел людей, которых отдали в его руки, людей, от одного взгляда которых он дрожал, почувствовав ничтожество своей службы и общее презрение, он обессилел и упал в обморок». Его сменил другой, Карелин.

5 часов 30 минут утра 13 июля 1826 года. Осужденных ввели на эшафот. Они приблизились друг к другу, поцеловались, пожали связанные руки. С высокого вала видно было крепость, костры, тусклую рябь невской воды и низкие тучи. Собиралась гроза. Она разразится в полдень… Палач натянул колпаки на лица, надел петли. Генерал махнул рукой. Барабаны заиграли «как для гонения сквозь строй».

Мысловский упал на колени, закричал:

— Прощаю и разрешаю!

Бенкендорф стиснул веки и лег ничком на шею коня.

Декабрист Розен в камере поднял кружку и выпил воду, не допитую Рылеевым…

Для двоих прервался бой барабанов. Трое — Рылеев, Каховский и Сергей Муравьев, — упав на помост, услышали его снова.

— Вешайте, вешайте снова скорее! — закричал Голенищев-Кутузов. Но… не оказалось запасных веревок.

Свидетели слышали, как там, у виселицы, поднимаясь, крикнули:

— И повесить-то порядочно не умеют…

— Обрадуйте вашего государя, что его желание исполняется, вы видите, мы умираем в мучениях…

Послали в лавки курьеров, но час был ранний, и лавки закрыты. Наконец добудились купца. «Операция была повторена и на этот раз свершилась удачно», — доносил начальник кронверка.

Эшафот сломали, увезли. Но пройдет время, и Пушкин с Вяземским будут искать и найдут место казни и сохранят щепки от виселицы. Пушкин искал и могилу, расспрашивал, узнавал и не нашел… Мы тоже не знаем, где это горькое и святое место. Какое это было злодейство — скрыть ее…

Один из декабристов (имя его осталось неизвестно) в Сибири написал стихотворение. Он закончил его обращением к будущей, свободной России:

Заживешь ты, матушка, тогда барыней.
Тогда-то, родимая, вспомни о нас,
Сгреби наши косточки и поплачь на них!

И когда найдут могилу, ничего бы на ней не ставить. А посадить бы русскую иву, пусть стелется, плачет…

«ПРОЩАЙТЕ, ДРУЗЬЯ…»

Вечерами над Большой Морской высоко взметался красный шар. По этому сигналу тотчас являлись фонарщики с лестницами за спиной. Они медленно взбирались на столбы, прикрывшись белой жесткой рогожей, и в туманных петербургских сумерках казались странными привидениями.

В кабинет вносили свечи. Раздавались голоса из детской, хлопала входная дверь, с Мойки доносился стук дрожек, потом все стихало. Поэт оставался наедине со своим огромным письменным столом и своими книгами. Он работал и много читал, по юношеской привычке полулежа, читал с наслаждением.

Ночь летела. Мягко, покойно светила жестяная лампа-ночник, тихо отзванивали часы, иногда слышно было, как в конюшне всхрапывали — к дождю — кони и где-то далеко гулко перекликались сторожа.

Утром город пробуждался от барабанного стука, начинался день в казармах. Поэт бережно ставил на полку очередную прочитанную книгу.

Охота к чтению начала развиваться в детстве. Мальчиком Пушкин проводил бессонные ночи, тайком забираясь в кабинет отца и без разбора «пожирая» все книги, попадавшиеся ему под руку. В 9 лет он зачитывался сочинениями древнего историка Плутарха, «Илиадой» и «Одиссеей» Гомера. Библиотека его отца, Сергея Львовича, была богата произведениями русских и французских писателей.

Пушкин рано познакомился с творчеством русских поэтов XVIII века, с комедиями Мольера и Бомарше, с сочинениями Вольтера. По словам брата Льва, Александр был одарен «памятью необыкновенной». Чтение формировало духовный мир будущего поэта, будило, торопило дремавшую в нем страсть к творчеству.

Вечером мальчик долго не засыпал. Его спрашивали: «Что ты, Саша, не спишь?» Он отвечал: «Сочиняю стихи…»

Едва научившись держать в руке перо, Пушкин пишет басни, подражая любимым баснописцам Лафонтену, Дмитриеву, Крылову, и маленькие комедии на французском языке в стиле Мольера.