Рассказы из шкафа

– А ты их так и не научился завязывать… – с легкой укоризной проговорил я.

– Вот не надо, деда! И так стыдно. – Сенька насупился. – У меня не получалось завязать, а она помогла. Представляешь? Сама подошла и помогла. Но не завязала, нет. А то я бы себя совсем маленьким почувствовал. Она научила.

– И у тебя хорошо получается? А ну, быстро показывай!

Сенька соскользнул с коленей и помчался в коридор. Вернулся с грязным ботинком, поставил мне на брюки и стал показывать. Не выходило.

– Сенюш, ты бы на ножку обул, так привычнее было бы.

Внук тут же бухнулся на пол, натянул ботинок и стал завязывать. Не две петельки сразу брал, а одну, длинную, а потом ею другую обвязывал.

– Вот деда, смотри, какие шнурочки красивые! – лицо Сенькино светилось от счастья.

Я улыбался ему, потрепал по гнезду курчавых волос, а в груди что-то кольнуло. Вроде бы, приятно так, но тоскливо-тоскливо.

* * *

Давно уж Сеньку забрали, а я все сидел, уставившись в окно. Шнурочки… Зося. Только один раз в жизни видел, когда так шнурки завязывали. И завязывала их моя Зося.

Я раздраженно хмыкнул. Больше тридцати лет уж не моя. Не часто ее вспоминал, но вспоминал. Мы жили по соседству. Деревенька у нас небольшая была, детей немного рождалось. Одногодками только мы с Зосей и оказались. Вспомнилось мне яркое солнце, горящее в ее тонких русых волосах, ее вечно грязные пятки, мелькавшие то тут, то там. Не любила Зося в детстве обуви, везде босиком моталась. Помню, бежишь за ней через все поле, а словно и ног у тебя нет. Как будто бы по воздуху несешься. Сейчас все не так, сейчас каждый шаг тяжелым кажется, основательным. А тогда носились так, что никому не догнать было. Травинку за ухо себе засунет, и кричит, что она индеец.

Моя Зося. Я улыбнулся. Тепло разливалось в груди. Почти как огромные лужи в дорожных выбоинах. Ох, и широкими они были. А местами и глубокими, нам, шестилеткам, по пояс. Но Зоську это не пугало: она прыгала в них, и меня с ног до головы окатывало водой. А потом и я ее догонял. Помню, как мягкая грязь скользила, просачивалась между пальцами ног, волосы прилипали ко лбу, мешая видеть. Но дождь нисколечко нас не огорчал, а делал только счастливее.

Зоську мама моя не взлюбила страшно, за то, что та такой егозой была. А я любил. Так же, страшно, до жути сильно. Помню, как свалился с воспалением легких после одной из таких прогулок под дождем. И волновался только, что Зоська подумает, будто я такой слабый, взял и заболел. Но тяжело мне совсем стало, отвезли меня в город большой, в больницу. Сказали, что лечить будут. В палату с мамой заходим, а там на кровати Зоська сидит вся в соплях и смеется. Ее в другой город хотели везти, там у нее дедушка с бабушкой жили, а там из-за карантина места закончились. Пришлось возвращаться в нашу, в деревенскую. Все палаты забиты были, но ее положили в маленькую, на два места. С еще одной девочкой. А девочку почему-то домой забрали, а вместо нее меня положили. Родители смеялись тогда так, говорили, что не разлучить нас. Судьба, значит.

Помню, как поцеловал впервые Зосю. Возле ее дома, под березой. Краснели оба. Зоська все в руках платочек голубой вертела. А я все не мог решиться. Чувствовал, что еще немного и сознание потеряю. Зубами, в общем, стукнулись, а потом смеялись так, что родители из дома вышли поглядеть, что же там такое. И тогда я ей колечко подарил. Бабушкино, тонкое совсем, с маленькими голубым камешком. На память как бы, но как будто бы всерьез. Я тогда чуть не ляпнул, что жениться на ней хочу. Нам только по пятнадцать исполнилось, не до женитьбы было.

Я был еще совсем оболтусом, а Зося – зрелой девушкой. Не угловатой непоседливой девчонкой, а высокой, стройной такой, тонкой. Перестала часто на улице гулять, к экзаменам готовилась. Мне тогда казалось, что школа не кончится никогда, что Зося всегда будет рядом, мама и папа всегда будут здоровы. А оно по-другому вышло. Отец у меня фронтовиком был, мальчишкой на фронт ушел, ранений много перенс. Да и помер он, когда мне шестнадцать исполнилось. Я работу нашел, а Зося поступать уехала. Злился я на нее, ругался. Мол, зачем тебе город какой-то, со мной оставайся. А Зоська плакала, но уезжала каждый раз. Далеко уезжала, потом и письма писать перестала. Ни с того, ни с сего. Я переживал так, чуть не помер. А тут мама со Светой познакомила. Женился, дочка родилась. И все это за год. Зося даже не появилась. Так я и не узнал, что с ней приключилось.

Удивительно, как мелочь, случайность, способна разбередить душу. Подумаешь, шнурочки… Я даже не думал, что помню все это. Засыпал я, а мне все виделся маленький голубой платочек, с розовым цветочком в уголке, который беспокойно мялся тонкими девчачьими пальцами. Зосиными пальцами.

* * *

Нинка, как обычно, стояла в дверях, даже не расстегиваясь. Совсем на меня не похожа. А вот Арсений точь-в-точь я.

– Пап, сегодня Сеньку сразу после садика к тебе привезу, ладно? А то у нас с Вадиком ужин с клиентами.