Рассказы из шкафа

Я кивнул, шагнул к ней, но как-то неловко вышло. Дочка отстранилась, может бессознательно, но отстранилась. Я кивнул еще раз и ушел в комнату.

– Пап, подожди!

Я сначала обрадовался, думал, что обнять спешит, а она все так же в дверях стоит.

– Пап, мы в бабушкиной квартире вещи разбирали, а там целая стопка твоих писем. Тебе привезти?

– Каких таких писем, Ириш?

– Да я не помню, но все старые. Тебе адресованы. От Зои Ивановской, кажется.

– От Зоси, может? – тихо спросил я, а сердце ухнуло в пятки.

Значит, писала? А мамка спрятала? Все Зосины письма, которые я получил, у меня хранятся. Ни одного не пропало.

Что ж за наваждение-то такое. Повсюду Зося.

– Да может и от Зоси. – Нина не придала этому значения, – Ладно пап, до вечера.

Смотрел на часы, а там уже шесть. Нины все нет, на улице все темнее и темнее. Садик-то от меня недалеко совсем. Может, в пробку стали? Я сидел и беспокойно грыз ремешок часов дедовых. Всегда так делал, когда волновался. Встал я, собрался, да и пошел к садику. Ну, если разминемся, так ничего страшного. У Нины ключи от квартиры есть, дома меня подождут.

Зашел в садик, никогда там не бывал. С трудом доказал, что я Сенькин дед. Поднялся в группу, а там мой оболтус сидит, куртку натягивает, да и с девчушкой болтает.

– Сейчас бабуля тебе покажет еще раз, как правильно! А то ты совсем разучился, Сенечка!

Перед девчушкой на коленях, ко мне спиной, сидела седовласая женщина. Она аккуратно подхватила тонкими пальцами красные шнурочки на ботинках Сени. А на мизинчике у нее колечко мелькнуло. С маленьким голубым камешком. Я к стене отшатнулся, лицо руками закрыл да и затрясся. Расплакался.

Сенька подскочил с испугу, за ноги меня обнял.

– Деда, ты чего, деда?

Я отнял руки от лица. Женщина встала, удивленно глядя на меня. Глаза голубые, а в них все тот же огонь. Светлый огонь, огонь самой жизни. Она побледнела и присела на детский стульчик. Такая же тонкая и изящная. Такая же моя. Я это сразу почувствовал.

– Бабуля? – девчушка принялась ее обнимать. Они с Сенькой удивленно переглянулись.

– Леня, – ни о чем не спрашивая, проговорила она.

– Зося, – произнес я имя, которое не произносил вслух больше тридцати лет. И будто бы мигом растаяло это время. Она стоит передо мной на вокзале. Ей шестнадцать, тонкую шею обнимает теплый шарфик, распущенные волосы треплет ветер, а в глазах стоят слезы.

Я подошел к ней и встал на колени. На голову опустилась мягкая рука. Я притянул ее к губам.

– Ты все так же грызешь часы, – нервно усмехнувшись, сказала она.

И мы тут расхохотались. Тяжело, надрывисто, со слезами. Но мы смеялись, пытаясь осознать, что судьба штука беспощадная. И сорок лет ей не помеха.

– Мам, спасибо, решила зайти за Лизаветой, я не успевал!

– Папа! Я в такую пробку стала…

В коридорчик вошла Нина и долговязый мужчина. А мы все сидели. Моя голова на коленях у Зоси, а она гладит меня по седеющим курчавым волосам.

– Мама, тише ты! – Сенька подался вперед.

– Да папуля, не кричите! – Лизавета шагнула к Сеньке и сжала его руку.

– А что тут происходит? – послышался Нинкин голос.

– Я, конечно, еще маленький, – озадаченно сказал Сеня, – Но, кажется…

– Да не кажется тебе, Сенечка! – перебила его Лизавета, – Мне бабушка об этом рассказывала! Любовь это, Сенька! Настоящая!

Она несет над собою тучи

Она несет над собою тучи. Июньский день искрится солнцем, воздух пахнет мороженым и улыбками, а она несет над собою тучи. Черный плащ ее плотно запахнут, густые брови сдвинуты. Виолончель перекликается с электроскрипкой в наушниках, тяжелые ботинки топчут мостовую.

Друзья говорят, что она, может быть, хотела бы улыбаться, но с детства так и не научилась. Мама объясняет соседям, что ее дочь не хмурая – она просто слишком серьезная. Но соседи не верят. Когда она проходит мимо, грозовые тучи отбрасывают на них тень.

Коллеги по работе просто смирились с тем, что она не ездит на шашлыки, не посещает корпоративы, и редко, крайне редко, заговаривает с кем-то без острой на то необходимости.

Племянник, усвоивший порядка десяти слов, так и зовет ее Туча – не в силах поверить, что у тети, от которой тянет холодом и влагой, может быть другое имя.

Так и живет она в теплом краю, прячась от солнца и надоедливых улыбок, даже не пытаясь объяснить, что ей нравятся тучи над ее головой. Она хмурится, видя радость, и ищет спасительное укрытие в густой печали.

Однажды утром она проснется, выпьет черный кофе и накрасит ресницы синей тушью, даже не подозревая, как сильно изменится ее жизнь всего через пару часов.

Он ворвется в офис, принеся с собой свежий ветер и солнце. Он поставит на столы ужасно сладкий капучино с омерзительными сиропами и целое утро будет говорить о море. Она не услышит. Будет пялиться в монитор и не вставать с кресла несколько часов кряду, чтобы он ее не заметил. Но он заметит. Подойдет ближе и, увидев тучи над ее головой, поставит перед собой задачу их рассеять. Он будет неловко смеяться, задавать глупые вопросы и, не получив на них ответов, уйдет домой воодушевленный и счастливый, как никогда.