Рассказы к Новому году и Рождеству

События развивались стремительно. Результаты анализов показали, что Геля полностью здорова. Причин откладывать пересадку не было.

Когда ее везли в операционную, она улыбалась.

Накануне Ангелина получила доступ к Витиной истории болезни и личному делу. Витин папа после смерти второй жены остался с мальчиком один. И, судя по всему, постепенно превратился в обыкновенного деревенского пьяницу. До того как произошло несчастье, его не раз вызывали в органы опеки и грозились отобрать ребенка.

На одном из документов Геля обнаружила его фото.

…Фотографию своего собственного отца она видела лишь однажды. Мама никогда не рассказывала о нем и только один раз поддалась ее мольбам, вытащила откуда-то помятый черно-белый снимок и безмолвно, с перекошенным лицом передала дочери. В личном деле Вити было точно такое же фото.

…

Тридцать первого декабря, ближе к полуночи, их вместе ввезли в украшенный к празднику зал: Гелю на одной каталке, Витю — на другой. Обитатели ожоговой радостно обступили их и наперебой обнимали. А потом столпились вокруг елки-великанши, такие живые, с блестящими глазами, болтая и предвкушая приближение праздника. Пахло шоколадными конфетами, морсом из черной смородины и еловыми шишками. Подвыпившие медсестры в хозблоке заигрывали с Сергеем Сергеичем из перевязочного пункта, свеженареченным Дедом Морозом, ожидающим своего торжественного выхода.

Марина Львовна по Гелиной команде включила заготовленную новогоднюю фонограмму, сделала погромче колонки.

И началось, закрутилось.

Спустя полчаса весь пол был усыпан конфетти, подарки распакованы. Ее подопечные, все до единого, светились алыми счастливыми щеками.

Такого буйства красок и детских восторгов ожоговый центр не видел со времен своего основания.

Геля, будто в полусне, глядела на ребят повлажневшими глазами и чувствовала, как неизвестно откуда в нее вливаются новые силы.

Виктор Анатольевич неслышно подошел к Геле сзади и медленно проговорил, усмехнувшись:

— Ну что же, Ангелина… — Он помолчал. А потом наклонился и с непонятно откуда взявшейся нежной игривостью сказал: — Я долго молчал. Но теперь, когда я узнал вас, скажем так… с другой стороны, я скажу. Зад у вас — отменный.

Геля покраснела, зажмурилась и едва слышно хмыкнула.

Главврач отвез каталку чуть ближе к центру зала, и они вместе смотрели, как ребята увлеченно играли подарками. От него приятно веяло терпким парфюмом с легким шлейфом сигарет без фильтра.

— И еще. Похоже, я смогу для вас кое-что сделать, — изменившимся тоном отрывисто бросил он.

Геле захотелось схватить и удержать сердце, зачастившее от его близости.

— У меня в первом меде приличные связи. Вы поступите и останетесь работать здесь. Ангелы в больнице — дело, знаете ли, нечастое, — хмыкнул он.

Гелю охватило осознание одновременно правильности и предопределенности происходящего. Как будто перемешанные в невыразительную массу детали пазла вдруг чудесным образом разместились по своим местам. Уютные чешские мостовые медленно таяли в тумане.

А проступали другие картинки, пока нечеткие, но наполненные таким важным для нее смыслом.

Витя, полулежа в своем кресле-каталке, медленно поглаживал коробку из-под принтера, которую попросил водрузить себе на колени. Геле было ясно, что где-то там, под повязкой, он улыбался.

В уголках его глаз носились неутомимые чертики будущих побед и разочарований, надежды и отчаяния, радости и грусти. Жизни.

Лара Галль. Пойдите к продающим и купите

Человек местами как цветок, думаю я, — во сне сворачивается наиболее удобным образом, а наяву расправляется, чтобы вобрать всем сердцем и всем помышлением своим побольше обслуживания.

Человек определенно божественнен, думаю я, — мифы не лгут, ну потому что посмотрите на любого, да хоть на себя: разве в настройках по умолчанию не стоит «каждый должен быть мне полезен» и «все должно быть устроено так, чтобы мне было удобно». И это не только в сфере обслуживания, человеку вся жизнь вообще — сфера обслуживания.

И раздражается ли он на плохой wi-fi в полете, или на угрюмую кассиршу, или на козла водителя в правом ряду, или на тупящего ребенка, или на неумелого любовника, или на непонимающую мать — это всегда вопль по неидеальному обслуживанию, всегда. И жалобы вида «меня не ценят», «меня не понимают», «меня не балуют» — суть одно: меня плохо обслуживают. Хотя кто, ну кто будет тебя понимать и ценить, баловать и угадывать, если вокруг — такие же как ты, с запросом на то же, что и у тебя? Ну это примерно как если бы все вдруг выиграли в лотерею — возможно, почему нет, только выигрыш будет меньше стоимости лотерейного билета.

Кстати, знаменитое «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь» — в том числе и про то, что без других человеку не выжить с рождения до смерти: человек наг, и ему кажется, что ему нечего дать другим и надо успеть взять побольше, чтобы поставить между собой и смертью. И чем больше он наберет и поставит — тем мощнее буфер между одной наготой и другой. И человек смотрит из окна себя на мир как на источник недополученной дани.