К сожалению, счастливые времена обычно мимолетны. В последние годы Сун стоящий у власти император не думал о прогрессе, угасающее государство обнищало и ослабло. В это же время северное царство Цзинь день ото дня процветало и алчно взирало на империю Сун. Именно тогда под влиянием внутренних и внешних неурядиц произошла невиданная в истории драма: император, императрица и вторые жены императора, а также другие знатные особы докатились до тюрьмы и превратились в рабов. Как же такое могло произойти?
В 1125 году, на седьмой год правления Северной Сун под девизом Чунхэ, ее атаковала цзиньская армия. Император Сун Хуэй-цзун даже не думал сопротивляться, однако побоялся прослыть императором, погубившим династию, и поэтому тут же отрекся от престола, передав власть своему сыну Чжао Хуану. Тот стал Сун Цинь-цзуном с девизом правления Цзинкан.
В первый год его правления цзиньская армия отправилась на юг и, не встретив никакого сопротивления на своем пути, дошла до Кайфэна. Солдаты сунской династии были ослаблены до невозможности: увидев наступление цзиньской армии, они немедленно бросились врассыпную от страха, даже не попытавшись хоть как-то обороняться. В императорском дворце не было генерала, которого можно было бы поставить командовать армией. В этот момент все, от императора до фрейлин, смертельно испугались. Началась паника. Министры, выступавшие за войну, – Чун Шидао и Ли Ган – были против капитуляции. Но император Цинь-цзун отменил распоряжение Чун Шидао, который, не стерпев обиды, заболел и умер, а Ли Ган был отправлен в ссылку. Императорскому дворцу оставалось лишь сдаться.
В ноябре того года Цинь-цзун от безысходности отправился во дворец династии Цзинь для ведения мирных переговоров. Однако цзиньский полководец отказался от личной встречи с ним, отправив к нему человека с требованием протокола капитуляции. После того как Цинь-цзун сообщил о готовности капитулировать, цзиньцы снова были неудовлетворены, потребовав, чтобы протокол о капитуляции был оформлен в стиле «четверки и шестерки»[93]
. Разве мог Цинь-цзун не повиноваться им? Он сделал все, как они требовали. Но цзиньцам и этого было мало: они установили столик для курильницы, приказав правителю империи Сун благоговейно преклонить колени и кланяться, читая вслух протокол о капитуляции. После императора Цинь-цзуна, подвергшегося таким унижениям, отправили назад. Убитый горем, всю дорогу под завывание сильного ветра со снегом он непрерывно плакал. Когда он прибыл к воротам дворца, ему навстречу вышли министры и придворные дамы и начали рыдать в голос. Мгновенно стены дворца наполнились всеобщим плачем.Однако цзиньцы не могли так просто оставить императора в покое. Разбив лагерь рядом с Кайфэном, они постоянно вымогали у династии Сун драгоценности и коней. Из-за безудержных поборов казна сунской династии опустела, в столице долги погашали домашним имуществом чиновников и простого народа. Спастись не удалось даже родителям императрицы. Из города угнали всех лошадей, министры были вынуждены ходить пешком на аудиенцию во дворец. Кай-фэн стал пустынным и безжизненным, повсюду можно было встретить страждущих и голодающих.
В конце концов цзиньцы захватили императора и его отца, сделав их заложниками в лагере и заявив, что не отпустят их, пока не будут собраны все имеющееся у империи Сун имущество и деньги. Вместе с тем цзиньцы продолжали открыто грабить Кайфэн, и не было таких преступлений, которых бы они не совершали. Возмутительно, что императоры Цинь-цзун и его отец были настолько слабыми и беспомощными, что встали на колени перед цзиньцами, изменив своей родине. Поколение великих монархов докатилось до того, что они стали узниками, закованными в железные цепи, безропотно терпящими голод и холод.
Уничтожение империи Сун было спланировано царством Цзинь. Даже если бы Сун стала вассальным государством Цзинь, император Тай-цзун[94]
все равно издал бы указ о разжаловании Цинь-цзуна. Когда цзиньцы приказали обоим императорам снять их желтые одежды, сопровождавший императоров шилан (чиновник из личной охраны) по имени Ли Жошуй крепко обнял Цинь-цзуна. Он проклинал цзиньскую армию и замолчал лишь тогда, когда ему отрезали язык.