Рассказы о Розе. Side A

Они опять засмеялись – в унисон – как Грин и Йорик умели, Роб и Женя; Изерли вдруг понял, что нужно было Тео от Братства Розы – друзья… друг… по себе, по своему размеру. Конечно, в той жизни у него были друзья, знакомые, но вряд ли уж такие… навсегда… Тео был слишком хорош, слишком красив, слишком умен и слишком чист… слишком талантлив… все что угодно «слишком» для обычного мира. А здесь такие же люди – исполины духа и материи, в золотых рамах. Дэмьен – отличный друг, у них даже ямочки на щеках от смеха одинаковые; книги, кино, знаки, цвета, эстампы, фотографии драгоценностей и каталоги антикварных магазинов и редких сортов роз – вся эта каша в голове, и умение ею пользоваться.

– Конечно, а ты думал, что лекция по искусству – это день на пляже?

– Ладно, так уж и быть, когда будете говорить о малых фламандцах и Фрэнке Миллере, я приду. А сейчас – омлет с белыми грибами – сойдет? И пара паштетов? И гора бекона?

– Звучит гениально, как менуэт Боккерини. Изерли, а можно нам еду сюда принести? А мы помоем посуду за всеми.

Изерли вышел, аккуратно придержав дверь, улыбаясь; Дэмьен постучал карандашом по зубам; «малые фламандцы, вот задница…» – и засмеялся; и Тео подумал – как я жил раньше без Дэмьена, он ведь как яблоневый сад…

Изерли сготовил обещанный омлет, бекон, нарезал ветчины, сыра, зелени, нажарил гренок, выложил купленные паштеты на огромные, со спартанский щит тарелки; включил Джемму, свою кофемашину, подарок ван Хельсинга, которую привез сюда – она вообще была его самой любимой вещью; сварил себе кофе, взбил молоко, выложил пену, насыпал мускатного ореха, корицы, натер шоколаду и сел пить; зная, что на запах кофе все сползутся. Когда они только приехали в Рози Кин и все обустраивали, обсуждали, в том числе, и то, как звать всех на обед-ужин, сообщать, что все готово; Йорик и Грин предлагали повесить огромный китайский гонг, или колокол, как на корабле, чтобы бить в него; пока не заметили, что автоматически сползаются на запах свежесваренного кофе, вентиляция в Рози Кин была никакая; если кто курил в комнате или брызгал духами, то слышали все. Первыми прибежали Роб и Женя, как самые голодные, «какао сегодня не ручной работы, – извинился Изерли, – простите, ребята… я сегодня не могу… не мой день… каппучино? мокко? белый горячий шоколад?»; потом пришли отец Дерек с ван Хельсингом; выпили по чашке двойного эспрессо с коньяком; оба стояли и грели руки о бока Джеммы – замерзли на берегу; Йорик и Грин заказали и напились горячего шоколада с взбитыми сливками; Дэмьену и Тео Изерли согрел по огромной чашке молока, разложил омлет, грибы, ветчину, паштет и гренки по тарелкам, поставил на столик с колесиками – ван Хельсинг дал из своего кабинета – из черного дерева, с поцарапанной зеркальной столешницей; мальчишки уже ползали по полу, раскладывая репродукции, открытки и фотографии в сложном порядке; обрадовались еде чрезвычайно. Когда Изерли вернулся от них, на кухне сидел Ричи, читал газету, оставленную ван Хельсингом; Ричи попросил большой латте; он тоже любил молоко; ел он мало; «невкусно?» спросил Изерли, поражаясь своему равнодушию; Ричи поднял на него глаза, ярко-синие, вангоговский цвет, подумал Изерли, такой яркий, южный, полной грудью, ладонью цвет, это я после общения с искусствоведами из библиотеки; ресницы, нос, брови – все королевское; и еще он был почему-то без очков; «не, просто приболел» также спокойно ответил Ричи; «вколол себе что-то не то, скоро у нас будет свой Хайд» съязвил Грин; последним пришел Дилан; с фотоаппаратом, висящим беспомощно на руке, будто он был собакой, и его затаскали по болотам; сам Дилан был мокрым от росы, взъерошен, в свитере застрял репейник, в волосах – сухая трава, сапоги и джинсы были все в грязи; «тебе дать тряпку, лапы вытереть?» спросил Изерли; Дилан рассеянно посмотрел на свои ноги, пожал плечами – ему вообще было все равно, как он выглядит; он набросился на еду с детской жадностью, ел руками; но он был не противный, не средневековый; что-то было удивительное в Дилане, в его узких, прозрачных почти пальцах, благородное, утерянное; как секрет дамасской стали. Он мог как угодно нарушать этикет, ковыряться в зубах, носить, что угодно, пить, проливая на себя, как собственно и делал, он все равно был маленькой принцессой. «Получилось что-нибудь?» спросил Изерли, кивая на фотоаппарат. Дилан задумался, будто что-то отсматривая у себя в голове – слайды, пленку, кино.

– Да, пара кадров. Я сегодня напечатаю, покажу тебе, – в одной из комнат, предназначенных под спальни, обнаружился очередной секрет Рози Кин – тайная дверца в полу; под ней была темная комната; тоже типа погреба, только обитая вся изнутри деревом и шелком; такая шкатулка; эту спальню взял себе Дилан; а из погреба сделал фотомастерскую; уж он не боялся темноты, так не боялся. Он вообще ничего не боялся. Дьявол, если встретится с Диланом, просто ошалеет.