Рассказы о Розе. Side A

– И что мне за это? – Тео держался за стенку и думал, что ему не помешает глоток виски. И еще о том, что если Ричи здесь выполняет обязанности медпункта, то к кому ему идти, если у него сотрясение и когда он начнет писаться по ночам…

– Я подарю тебе куст «Святого Каролюса» для твоего сада.

Тео боялся шевелиться.

– Ты… ты знаешь, что это такое?

– У меня мама коллекционировала розы… она умерла в прошлом году… от рака… я посадил такой куст на ее могиле. И посажу на твоей, если не согласишься.

– Но… это нечестно. Ты меня подкупаешь! Как я могу следить за Изерли? У меня ведь сад. У меня лекции с Дэмьеном. Ну да, он мой наставник, но у нас с ним общего, как… как у Чайковского с Вагнером… как у вас с Дэмьеном… ты сука, Визано, я тебя ненавижу.

– Я знал, что ты согласишься. Самое главное – чтобы он не оставался один. Если едет в город за почтой, или на рынок этот свой драгоценный, прыгай в машину за ним. И во все глаза – что в списке покупок, с кем здоровается…. Если что, одолжи фотоаппарат у Дилана, если телефон не берет далеко.

И ушел, оставив после себя запах лаванды; пронзительный и нежный, как скрипичное соло. Это испортит мне жизнь, подумал Тео, вот черт, во что я ввязался. Надо сказать отцу Дереку… Он вышел в сад, потирая горло, синяки уже проступили; было пасмурно, но не уныло, а будто кто-то задумался; пишет письмо и не может найти слова; неясность такая, в поисках вдохновения. Почему-то поступок Ричи не напугал Тео, не испортил ему настроения, не разозлил даже, а удивил – такой силой чувств, что жила в этом красивом молодом человеке; он мог горы передвигать, поднимать грузовики. Тео никогда такого не видел; Ричи не стеснялся своей ненависти, тревоги. Ребята из Братства были очень откровенны в своих чувствах, во всем: они громко слушали музыку, никаких плееров, не разменивались на случайное чтение и случайную еду и носили только то, что нравилось, ни одной случайной вещи; что-то Тео уже умел; а к чувствам придется привыкать; учиться; чувствам, эмоциям, свежему ветру, страстям, которые могут завести тебя и в ад, и в рай… ван Хельсинг хочет, чтобы мы нашли себя, «вызрели» и «запечатлели» – запомнили такими – и такими пережили самое прекрасное – пребывание в Братстве; тогда мы никогда не сможем утратить себя до конца; воспоминание о том, кем мы были в Братстве Розы будет как шпага внутри трости; суть и содержимое…

Через два часа он пошел будить Изерли; все эти два часа он сидел в саду; диком, заросшем, мокром, смотрел, как пасмурный воздух оседает на тонкие ветки, будто серебряная краска; и слушал море внизу; подумал – надо будет спуститься, погулять; а потом прийти и погреть руки о бока Джеммы; тишина была такая, что казалось, будто в воздухе играет саундтрек к «Амели»; он думал, что Изерли будет горячим, слипшимся, как карамель от солнца, будет не просыпаться; говорить «еще чуть-чуть»; но только он коснулся его плеча, как Изерли открыл глаза, будто ждал его; будто они готовились к побегу; собирали вещи; и вот пробил час; и улыбнулся.

– Я придумал, что на обед, – счастливый. – Рыбный суп по-бретонски, он такой рыжий, веселый, с сухариками, салат с ростбифом, пряный рис и баклажанное соте. И шоколадно-ягодный мусс, его вообще готовить пять минут.

– А я думал, у нас будет капуста с сыром, как в «Папском городке», – Тео был рад, что Изерли воскрес; будто напился перед сном витамина С растворимого, аспирина, глинтвейна и наелся шоколадных конфет, и что-то из этого подействовало. – Изерли, скажи, а на пляже бывают мессы? Мне рассказывали, что в Братстве Розы служат мессы на рассвете на берегу моря…

– Тебе рассказывали о Братстве Розы? – Изерли удивился. – Кто?

– Седрик Талбот… он друг ван Хельсинга… и дядя одной моей подруги… от него я, собственно, и узнал – и о Братстве, и дорогу… Дезинформация?

– Утечка, – Тео засмеялся, Изерли тоже, и вдруг отогнул ему воротник. – Что это? – на синяки. Тео дернулся, так близко был Изерли, как пару часов назад Ричи; и то же золото на ресницах; будто внутри них один и тот же сплав.

– Визановские лапы.

Изерли отпустил медленно, глаза его потемнели, как темнеет в комнате, когда на лампу накидывают ткань – читать можно, соседям спать не мешает.

– Надо сказать отцу Дереку, он единственный, кто может ударить его по лицу безнаказанно. Ну, и Папа Римский, наверное.

– А ван Хельсинг?

– О… если кого-то ударит ван Хельсинг… это не разговор, это удар.

– Не хочу даже думать об этом, сразу чувствую себя трусом…. Наплевать, Изерли. Пойдем готовить это… твое баклажанное соте… туда, наверное, нужно очень много баклажанов… вот у меня будет трудовая терапия; а потом я пойду ковыряться в саду. Это про Гессе история? Местный житель шел мимо его дома, писатель сидел и думал, покуривая трубку, местный житель спросил: «отдыхаете?» – «работаю» ответил Гессе; на обратном пути абориген увидел Гессе копающимся в огороде: «работаете?» «отдыхаю» ответил Гессе.

– А точно не какой-нибудь математик?.. Хотя похоже на Гессе. Пусть будет Гессе. Он такой клевый.

– Так что там про мессы у моря?