Рассказы о жизни московских зданий и их обитателей

Московское бульварное кольцо на самом деле не имеет замкнутой формы, оно более всего напоминает подкову, но довольно длинную – более девяти километров, раскинувшуюся от Соймоновского проезда до Большого Устьинского моста. Ожерелье бульварного кольца-подковы включает в себя десяток непохожих бульваров, последовательно сменяющих друг друга: сначала Гоголевский, затем Никитский, Тверской, Страстной, Петровский, Рождественский, Сретенский, Чистопрудный, Покровский и, наконец, Яузский. Бульвары, как им и положено, засажены липами, ясенями, тополями, дубами, кленами…

15 мая 1827 года, теплым погожим днем на квартире у одного из общих приятелей собралась позавтракать дружная творческая компания. За одним столом оказались Александр Пушкин, Петр Вяземский, Евгений Баратынский и другие литераторы. Управившись с поданными к столу горячими филипповскими калачами, сыром рокфор и вестфальской ветчиной со слезой, сдобрив все это свежайшим сливочным маслом, принялись за кофий. Не секрет, что процесс употребления этого колониального напитка, обладая всеми признаками китайской чайной церемонии, требует особо внимательного к себе отношения, лишь в этом случае принося удовлетворение. Участники собрания, надо отдать им должное, ни в коей мере не торопили события, предвкушая удовольствие. «Кофейная кантата» обещала стать вдвойне приятной, и вот по какой по причине: помимо прелестного завтрака литераторов захватило еще и сочинение стихотворного анекдота на одного отсутствующего за хлебосольным столом коллегу – князя Петра Шаликова. Присутствовавшие, как утверждал один из очевидцев, «все вместе составляли эпиграммы на князя Шаликова». Издевались над ним по-всякому, именуя то Вралевым, то Вздыхаловым, то Нуликовым или просто кондитером литературы (два последних выражения принадлежат одесситу В.И. Туманскому). Пушкин, по обыкновению, строчил на лежавшей рядом с ним салфетке. Коллективное сочинение ожидаемо принесло ощутимый результат – на свет появилась эпиграмма, приписываемая Пушкину с Баратынским:

Князь Шаликов, газетчик наш печальный, 

Элегию семье своей читал, 

А казачок огарок свечки сальной 

Перед певцом со трепетом держал. 

Вдруг мальчик наш заплакал, запищал. 

«Вот, вот с кого пример берите, дуры!» — 

Он дочерям в восторге закричал. —

«Откройся мне, о милый сын натуры, 

Ах! Что слезой твой осребрило взор?» 

А тот ему: «Мне хочется на двор».

А Пушкин, не удовлетворившись словесным шаржем, набросал еще и карикатуру на Шаликова, в которой подметил его характерные черты: малый рост, большой нос и пышные бакенбарды; в руках он держит лорнет, с которым не расставался, а на носу у князя – цветочек (Шаликов носил его в петлице фрака). Шарж оказался весьма точным, таким Шаликов и остался в памяти многих москвичей, толпой, «с любопытством, в почтительном расстоянии» шедших за «небольшим человечком» Шаликовым во время его прогулок по Тверскому бульвару. Князь «то шибко шел, то останавливался, вынимал бумажку и на ней что-то писал, а потом опять пускался бежать». «Вот Шаликов, – говорили шепотом, указывая на него, – и вот минуты его вдохновения». В то время Шаликов находился уже в преклонном возрасте, годясь Пушкину в отцы. И хорошим тоном в литературных кругах было ироничное, доходившее до издевательского, к нему отношение.

Петр Иванович Шаликов

Но заслуживал ли этого Петр Иванович? Откроем его биографию. Князь Петр Шаликов (1768–1852) происходил из древнего грузинского рода Шаликашвили, от которого унаследовал весьма колоритную внешность, а также вспыльчивость, гордыню. Помимо этого, он обладал различными многочисленными способностями – был и поэтом, и прозаиком, и переводчиком, и критиком, и журналистом, и даже издателем.

Получив домашнее образование, Шаликов поступил на военную службу. Служил в кавалерии, сражался при Очакове. Выйдя в отставку в 1801 году после смерти отца, поселился в Москве и поступил в Московский университет. На вырученные от продажи родового поместья деньги Шаликов купил дом на Пресне. Затем в 1817 году он и переселился в дом на Страстном бульваре, в казенную квартиру на втором этаже, которую занимал на правах редактора «Московских ведомостей», издаваемых университетом (потому это здание иногда называют домом редактора).