Итак, проблема нехватки жилья решалась быстро. Вместе с бывшими уплотненными хозяевами жилплощадь занимали представители победившего пролетариата. В ней могло быть минимум две комнаты, а максимум – это уже сколько душе угодно. А порою комнаты не имели даже окон – размером два на два, они назывались темными. В них раньше обреталась прислуга. В одной комнате площадью, например, 15 метров могло жить и пять, и восемь человек – сразу несколько поколений переехавших в Москву граждан. Переезжали они возводить очередной промышленный гигант, нередко прямо из деревни. Поэтому рады были и такому жилью. Запросы их были невелики, туалет до этого они видели только на улице. И тут же кухня, туалет, ванная превращались в места общего пользования (если, конечно, в ванную тоже кого-то не заселяли – бывало и такое). По сути, квартира превращалась в общежитие или столь популярный ныне у студентов хостел. Но если в хостеле можно жить временно (в основном в туристических поездках) и немного потерпеть постоянное мелькание чужих людей перед глазами, то коммуналка – это навсегда.
Таким образом, резко снижалась планка социальных запросов. Вполне нормальным провозглашалось правило, согласно которому ограничивалось личное пространство человека, сужаясь до границ маленькой комнатушки или каморки. Все, что выходило за границы этого пространства, объявлялось общим, коллективным. И это вполне соответствовало коммунистической идеологии с ее отменой частной собственности, обобществлением всего и вся, даже женщин. Предполагалось, что в будущем кухни и столовые будут общими, никакого личного домашнего хозяйства не понадобится – сплошной коллективизм. Да и само понятие семьи в ее традиционном виде отомрет. Кстати, строительство в Москве конструктивистских домов-коммун стало лишним тому подтверждением.
Государство само создавало для человека условия по своему уровню менее цивилизованные, нежели прежде. И до 1917 года далеко не каждая семья имела в Москве отдельную квартиру, а после революции – и подавно. Наличие у гражданина собственной жилплощади, которой он мог бы распоряжаться – продавать, например, было провозглашено чуждым господствовавшей идеологии. Так уродство превратилось в норму, законодательно оформленную и подкрепленную декретами и постановлениями. Естественно, что для нормальных людей, привыкших к иному уровню организации жизни, коммуналки были неприемлемы. Вспомним профессора Преображенского из «Собачьего сердца», который никак не мог понять, как можно оперировать в столовой. Но таких, способных сопротивляться, было меньшинство. Голову бы сохранить, не то что квартиру.
Жили люди в коммуналках по-разному. Все зависело от воспитания конкретного человека, ибо рядом с семьей простого учителя могла проживать и семья какого-нибудь функционера, которым, кстати, также не хватало отдельного жилья. Вспомним, что герои «Мастера и Маргариты» директор варьете Степан Богданович Лиходеев и литературный чиновник Михаил Берлиоз жили вместе в коммунальной квартире.
На входной двери коммуналки висели разные звонки либо список – кому сколько раз звонить (а еще на почтовом ящике клеили вырезки с названиями газет, кто какую получает). Бывало, что в туалете у каждого висела своя лампочка, выключатель которой находился в комнате. Или по-другому – лампочку приносили с собой. В туалет ходили со своим «хомутом» на унитаз – и это не шутка.
На кухне у каждой семьи имелся свой стол, где хранились кастрюли и столовые приборы с тарелками. Когда появились холодильники, они также потребовали места в квартире. Холодильник мог стоять и в комнате (своим жужжанием доводя ее жильцов до посинения), и на кухне. Но в этом случае, если соседи не доверяли друг другу, на холодильник вешался амбарный замок.
Одна кухня, один туалет, и все это на «сорок восемь комнаток», как писал Владимир Высоцкий. А еще скученность, неудобства, теснота, скандалы между жильцами по поводу «Кто взял мою сковородку» – все это не способствовало полноценной личной жизни. Специфика коммунальной квартиры, разнообразный и неоднородный социальный состав проживающих бок о бок людей (иногда против их воли) формировали и соответствующий стиль повседневной жизни. Недостаток личного пространства, невозможность свободного пользования ванной или туалетом, зависимость от посторонних людей порождали в людях зависть, ненависть, раздражение. Коммунальное существование породило даже особый вид нервной болезни – коммунальный невроз. Так и портили нервы люди – в очереди к плите, в туалет, в ванную, наживая себе инфаркты. Михаил Зощенко об этом ярко и сочно написал в своих рассказах, выразив суть бытового существования времен социализма. Ну и как не вспомнить «Золотого теленка» Ильфа и Петрова с их Вороньей слободкой.